-Да, и я весь к вашим услугам. Счастлив видеть вас, - сказал он с легким поклоном.
-Не вы счастливы, а я! Что может быть лучше встречи с настоящим другом.
-Позвольте представить вам герцогиню Берту Ядвигу фон Абенсберг.
Ушинская протянула руку Берте и, улыбаясь, подумала: «она похожа на старую, дряхлую, отжившую корову».
-Княгиня Ушинская.
Берта пожала ее руку, отметив про себя, что у этой одержимой дьяволом княгини плохой цвет лица. По-видимому, это результат бессонных ночей и оргий.
-Скажите, что вы делаете в Париже? – обратилась к Эктору княгиня. – Вы сами говорили, что не любите путешествовать, потому что вы слишком для этого ленивы, не так ли?
Большого труда стоило ей не смотреть на бриллиантовое ожерелье Берты.
-Я сопровождаю в поездке герцогиню – ответил он, глядя на нее.
-Как удачно, что вы пришли в русский ресторан! Вам понравилась Шимановская? – обратилась она к Берте.
-Голос у нее хороший.
-Что вы о ней скажите?
- Особенно меня тронула последняя песня. Я не знаю русского, но заметила, что Шимановская впала в крайнюю мрачность, когда исполняла ее. Эта песня о смерти?
-Ну, нет! – возразила княгиня. – В песне она обращалась к тому, кого так любит.
-Тогда у нее самые печальные представления о любви.
-Просто, песня о неразделенной страсти, только и всего. Завтра будут плясать цыганки с бубнами. - Сказав это, она перевела взгляд на ювелира и лицемерно вздохнула. - Ах, я до сих пор не могу прийти в себя. Разве это мыслимо? Смотрю вперед – и что же вижу? Вас! Не откажитесь ли вы с герцогиней пообедать за моим столиком? Мне как раз с вами нужно поговорить. О, вас это не должно смущать. Вы, конечно, знали, что я буду здесь, синьор?
-Где я, по-вашему, нахожусь, а? Но, если говорить правду, я рассчитывал встретить вас в ресторане «Елисейский».
-«Петербург» куда веселее чопорного «Елисейского», где воздух благоухает цветами апельсина. Сюда приходят все, кто предпочитает контрабандный алкоголь шампанскому и кому по душе шантан и шумное неприличное веселье, а «Петербург» самый непристойный и самый русский из всех кабаков. Здесь кричат, поют, танцуют и пьют без меры, но увидите сами.
-Тем более странно видеть вас здесь.
-Даже самой себе я не могу определенно сказать, почему меня манит «Петербург». Вот вам доказательство, какая я в сущности непредсказуемая.
-Меня, поверьте, это мало беспокоит.
-Это, к вашему сведению, детская и более здоровая форма эгоизма.
-Конечно, еще бы!
- Быть может я прихожу сюда искать призрак настоящей России. Почему бы и нет? Я по ней давно тоскую, вот что! О господи боже мой!
-Не хотите туда вернуться?
-Но как это вдруг уехать в Россию! Меня там будут мучить воспоминания, ей богу, непереносимые! Этого мне и здесь хватает. Ах, давайте лучше пообедаем вместе! Согласны? Сегодня подают великолепное сочное рагу с сельдереем. Пойдемте за мой столик. Я угощу вас икрой и апельсиновым ликером.
Берта взглядом дала понять, что принимает приглашение, а Эктор счел уместным выразить свою благодарность красивым жестом. После этого княгиня остановила первого, проходившего мимо официанта:
-Григорий, милый, не будите ли вы добры принести два стула.
Берта и Эктор имели удовольствие познакомиться с умственно неразвитым, но цветущим, очаровательным юношей: принадлежность к высшему свету не успела его еще испортить, хотя самодовольство и пристрастие к роскоши утопали в этой возвышенной сфере, каким-то образом ему удавалось быть непосредственным и спокойным даже в столь подчиненном положении. Бедность по самой сущности своей всегда бывает обременена зависимостью, она вытекает, как неизбежность, из внутренней ее природы. Французское изречение: «Жить – значит терпеть» - применимо к нему вдвойне. Он терпел нужду и сумасбродства богатых женщин. Его зовут Камилл, он был простодушен, волшебно меланхоличен, глаза его изливали такой пленительно мягкий свет, что Берта глядя на Ушинскую, которая с видом вакханки часто бросала пылкие взгляды на своего кудрявого bon enfant (доброго ребенка), невольно подумала, что их связывает между собой. Но как-то вдруг отвлеклась от этого вопроса и представила себе какое упоение блаженством испытывает княгиня, когда покоится в его объятиях. С любопытством, которое среди прочего побуждает женщину утаивать свои интимные радости, она снова посмотрела на Камилла, олицетворявшим собою все великолепие юности: ее охватил трепет, и пришла мысль: «как безнадежно-коротка жизнь человека и как мало времени у него, чтобы найти свое счастье».
Уже за столом, не будучи более в состоянии сдерживаться, княгиня жадно взирала на ожерелье Берты как на самую прекрасную вещь в мире. Когда она в очередной раз вздохнула с унылым видом, Эктор из деликатности поинтересовался, в чем причина.