Потянулись долгие и тоскливые дни. После похорон Филипа прошло девять дней. Но я все еще не могу прийти в себя. Мы оставили тот дом и переехали на квартиру на улицу Нев-де-Берри. Примечательно, что задняя сторона многоквартирного дома с тремя нашими окнами на четвертом этаже, выходит во внутренний двор монастыря августинок. Старые комнаты в которых мы ютились были тесными и узкими. Отсюда я отправил второе после смерти Филипа письмо Аннингу, оно начиналось так: «Вот уже неделю, как мы живем на новом месте: мы стараемся не говорить о Филипе, а вы знаете, как мы все были привязаны к мальчику, но постоянно думаем о нем. Берта- больше всех любившая его, до сих пор не успокоилась, она принесла из церкви (она ходит туда каждый день) молитвенник и теперь молится в печальной тишине своей комнаты. Еще каких-нибудь двенадцать дней назад у нас было все, что дает счастье, мы принимали жизнь с восторгом и возлагали большие надежды на возвращение в милую моему сердцу Америку втроем, теперь же, когда нас осталось двое, все идет к тому, что Берта останется в Париже, а поскольку она отказывается присоединиться, становится все более очевидным, что вернусь я один. Чтобы отвлечься от той глубокой печали, в которую мы все погружены, дни проводим в прогулках, вечером читаем или играем в шашки. Филип был для нас лучезарной звездой, мы никогда его не забудем. Его смерть стала страшным потрясением для всех нас. Я не знаю ничего более горестного, чем жизнь несчастного мальчика, полагаю, что и вас потрясла его судьба. Иногда, как например сегодня, мы беспричинно остаемся дома и время проводим на балконе, созерцая необычайно привлекательный и уединенный готический уголок города, а здесь даже развалины выглядят живописно. На всех балконах развешаны полотенца, белье и кружевные платки, чулки и простыни, которые при ветре надуваются, как паруса. На первом этаже соседнего дома по левой стороне расположено кафе «Европа», мы с Эктором приходим туда выпить пива и поговорить, а Гретлин пьет кофе и читает газеты. Зовем Берту, но она отказывается. Вы бы видели ее, она постарела на целых десять лет. Каждый день ходит на кладбище Сен-Манде, и там дает волю своим слезам. К ее глубокой скорби примешивается чувство вины, она осуждает себя (страшно подумать, но это так), и говорит, что хочет умереть, чтобы соединиться с его душой. Она видела его предсмертные муки и это терзает ей душу. Сегодня мне сказала, что хочет посадить на могиле Филипа восемь кустов роз. Я в ответ говорю, что она не должна так изводить себя скорбью, необходимо вернуться к обычной жизни, но она не хочет этого и говорит, что теперь уже все кончено, что она больше не строит себе никаких иллюзий, вот и все. Собирается остаться в Париже, для того чтобы ухаживать за розами на могиле. И я не могу ей в этом помешать. У Вакери недавно Эктор видел сверкающую драгоценностями Ушинскую, она приобрела набор старинного севрского фарфора: питая к этой женщине злобу, он стал более презрителен к ней, однако, боясь испортить дело, он говорил с этой русской Горгоной в юбке с крайней сдержанностью. Кому, как не ему знать, что она собою представляет. Смешно смотреть на женщину с куриным профилем, которая считает, что выглядит сорокалетней, хоть ей уже шестьдесят. Но что же делать? Приходиться льстить, лишь бы заманить эту неглупую, но надменную женщину в ловушку, а Берта уж очень хочет увидеть ее опозоренной. Если наш план удастся, а мы затеяли спровоцировать скандал, который протащит ее от банка к суду, то ее блеск померкнет и она лишится права вращаться в светском обществе. Блекета до сих пор не нашли. Никто его не видел, не слышал, не знал о нем. Только и надеемся, что он сам себя обнаружит. Вот, дорогой мистер Аннинг, каковы наши дела, или лучше сказать обстоятельства».
Был октябрь 1948 года. В Париж нас привели общие интересы, некоторые из них, образно говоря, затянуты в узел, который, продолжая высказываться в том же духе, как предполагается соответствующим образом развяжет план мести. Утром, когда мы все собрались за завтраком, раздался телефонный звонок из гостиной, спрашивали Берту. Она вернулась довольной. Так вот, почти месяц назад мы с ней и Эктором отправились в ювелирный дом Кордье и показали семь украшений его нынешнему владельцу Полю Мерису. Он нашел их «ослепительно прекрасными» и, не задавая никаких вопросов, и выражая симпатию всем нам, охотно ответил на вопрос Берты, можно ли сделать аутентичные копии так: « Разумеется, можно». Хотя он этому не удивился, Берта, дабы месье Мерис не ломал себе голову зачем ей нужны их копии, сказала, что хочет купить себе дом в Париже и, держа в ладони брошь с хризолитом и бриллиантами в огранке «роза», добавила, что драгоценности – это обеспеченное будущее, но ей нужны наличные.