-Ах, теперь, я вспомнил.
-Сейчас вы узнаете, где мое, - проникновенным голосом сказала Берта. – Давайте, пройдем в ту комнату.
Там Берта включила лампу с оранжевым абажуром, и положила перед ювелиром огромный желтый бриллиант.
-О мадам, ужели я сплю?
-Нет, вы бодрствуете, хотите я вас слегка ущипну.
-Верить ли такому совершенству! – простонал ювелир. – Абсолютная красота, в высшей степени невероятная – ничего лучше нельзя и представить! Совершенство всегда находится между немыслимым и видимым. Ах, не знаю, как мне выразиться - меня томит мучительный порыв исторгнуть из сердца вопль бесполезного сожаления! Если бы вы дали мне определенное обещание, если бы дали согласие… одна мысль о невозможности приобрести этот камень вводит меня в ужас. Но ведь вы не согласны его продать?
- Можете не сомневаться, я согласна. Составьте договор, и я его подпишу.
-Господи! Если бы мне удалось сторговаться с вами на двести тысяч долларов! Конечно, камень стоит гораздо больше. Но никто в мире, кроме Тиффани, не в состоянии купить столь бесценный камень. Если вы решитесь увезти его с собой, чтобы продать Тиффани, - так говорит вам благоразумие, а я не могу расстаться с ним, можете быть уверены, я готов отправиться с вами.
-Если камень купите вы, он останется во Франции.
-Да, да. Я куплю его, даже ценой своего разорения. О боже, мне и не снилось такое!
-Давайте покажем его остальным?
И, не дав Леефдалю возможности возразить, громким голосом позвала всех. Тот час в комнату вошли княгиня и Блекет. Эктор шел за ним, но по взгляду Берты понял, что ему следует сделать и вернулся.
Когда улеглось волнение и утихли восторги, Берта почувствовала на себе тяжелый взгляд Блекета, она посмотрела на него и увидела в его глазах ненависть. Он был не в силах совладать со своими чувствами, ненависть сжигала его изнутри, и он нисколько не терялся оттого, что обнаружил ее перед старой женщиной. Но Берта, полностью поглощенная мыслями о подмене, не обратила на это внимание. Никогда еще чувства женщины не были столь спутаны и беспокойны, как в эту минуту. Наконец, в дверях показался Эктор, и Берта по его взгляду поняла, что дело сделано. Месье Леефдаль, очень довольный уговором, предложил княгине подписать договор и все направились в кабинет. Эктор тоже был доволен, тем, что свел счеты с врагом, а Берта, опасаясь, что ювелир обнаружит подлог, тяготилась желанием ускорить дело и не успела Ушинская достать из сумки пачки банковских билетов, которые произвели на нее впечатление, она тот час попросила ювелира пересчитать деньги в присутствии всех.
-Не извольте сомневаться, здесь ровно пятьсот тысяч долларов, - сказал Блекет и посмотрел на Эктора, тот перехватив его взгляд, спросил:
-Вы собираетесь продать драгоценности?
Блекет, презрительно поджал губы, поднял брови и бросил:
-Я ведь не какой-нибудь перекупщик или еврей…
Тут он запнулся и смущенно посмотрел на самого еврейского из всех евреев Мозеса Амшеля Винбарга, эту увядшую розу Ханаана, которого все знали под именем Видама Леефдаля, восприимчивого к красоте и склонного к отвлеченному интеллектуала, чей космополитизм тонул в туманах абсолютного духа.
-Месье Леефдаль, вот ваши деньги, - сказала Берта и передала пачку банкнот. Ему причиталось пятьдесят тысяч долларов. – Простите меня, я слишком устала, чтобы по этому случаю идти в ресторан.
-Как, мадам, вы хотите лишить нас своего общества?
-Честное слово, у меня болит голова. Я хочу домой.
-Но я не приготовил расписку для вас. Это займет несколько минут.
-Месье Леефдаль, я полагаюсь на вашу честность, так что можно обойтись без этого.
-А вы, месье Альберди? Тоже уходите?
-Да. Мне предстоит важное дело, Честь имею откланяться.
Когда Берта и Эктор вернулись домой, мы с Гретлин, проведя полдня в беспокойстве, тут же обступили их с расспросами. Берта с усталым видом села за стол и кивнула Эктору, он вынул шелковый мешочек и развязав узел, рассыпал на столе драгоценности.
-Настоящие? – воскликнул я.
-Спокойно! – бросил Эктор.
-Не тяните, скажите, удалось или нет?
-Ты можешь отличить настоящие драгоценности от подделки?
-Конечно же, нет.
-Тогда эти драгоценности настоящие.
Охваченный радостью я обнял Эктора и заодно Гретлин, которая была рядом. Я любил их обоих, и ни одного из них я не любил в ущерб другому. В их обществе я не чувствовал себя стесненным. Нельзя было не заметить, что Эктор любил Гретлин больше, чем она его. Но взаимность в любви, не любовь, а ее условие, это так же очевидно, как и то, что молодые любовники самым бурным образом выражают свои чувства, их сердца трепещут в восхищении, разумеется, с возрастом, отношения ухудшаются, чувства становятся более умеренными, а то и вовсе угасают. В их возрасте обычно люди заботятся друг о друге и наслаждаются жизненными благами. Я не берусь это утверждать, я лишь пришел к этой мысли наблюдая то взаимодействие, которое установилось между Эктором и Гретлин.