— Оставьте, не рассказывайте, — сказал Наим, который хорошо знал характер Махсума. — Что себя зря расстраивать? И меня не печальте.
— Нет, расскажу, — упрямо повторил Махсум. — А не то мое сердце лопнет, так я мучаюсь, понимаешь, мучаюсь! Ну-ка, налей еще пиалу!
Ты и Хафиз тогда убежали, но мы… я, Колесов, Файзулла, Мирзо Муиддин, Абдухамид, Муинджан, Ходжигадой и еще другие, — Махсум из гордости всегда ставил себя впереди всех, — все бывшие там младо-бухарцы решили, что будем воевать с эмиром. Ты знаешь, какой я смелый и как метко стреляю! Я просил бога, чтобы началась настоящая война, чтобы я мог показать свое военное искусство. Но другие думали, что надо действовать скрытно, напасть неожиданно, и надеялись, что мы, не проливая крови, захватим город. Все были согласны с таким решением. Один я был уверен, что бой будет ожесточенный… Потому что я знал — войска эмира знают о нашем решении выступить и хорошо подготовились к отпору.
Что? Откуда я это знал?.. Потому что нет ничего, чего бы я не знал.
Ты помнишь, когда мы вышли из Бухары, сели в поезд и он тронулся, я возблагодарил бога и сказал, что мы избавились от опасности. Мои слова имели тогда серьезное основание, чего вы не поняли и не могли понять! Да, в тот момент я, может быть, спасся от топора палача! Дело в том, что за два дня перед тем я приехал в Каган и узнал, что джадиды с помощью Колесова, который приехал из Ташкента с войском и оружием, хотят шшасть на Бухару. Мне было приказано, чтобы я быстро вернулся в Бухару и сообщил об этом всем известным мне джадидам, чтобы они по возможности покинули Бухару, укрылись в Кагане и побеспокоились о своих женах и детях… С этим поручением я вернулся в Бухару, но был неосторожен… Судьбы не избежишь, как говорится! Люди кушбеги сторожили у ворот Кавола и, как только я вошел в них, схватили меня и отвели прямо в Арк к самому кушбеги. Кушбеги хорошо знает моего отца и меня. Он стал бранить меня и сказал, что я должен быть благодарен отцу, что только ради его имени… Одним словом, сам не знаю для чего, я стал каяться перед ним.
Но он не принял во внимание мое раскаяние. «Тебя спросят, что ты сам делаешь, и не будут спрашивать, кто твой отец», — сказал он словами поэта. — Все твои дела нам известны, известно твое неблаговидное поведение. Зачем ты ездил в Каган? Если ты скажешь мне правду, я спасу тебе жизнь, а не то прикажу отвести на дворик!»
Я не хотел ничего говорить, думал все отрицать. Но другого способа спастись у меня не было. Тогда я подумал и сказал, что ездил в Каган купить пива. Я ведь и в самом деле привозил оттуда пиво. Люди кушбеги подтвердили это. Потом я сказал, что видел в Кагане русские войска и слышал, что приехал Колесов, а ничего больше не знаю… Я утешал себя тем, что все равно они это знают и узнали бы и без меня. У них ведь глаза есть, а что в Каган прибыли войска, это все видели: Каган недалеко, и шпионов там много.
Кушбеги приказал меня освободить, но сказал, что проверит мои слова, и если я солгал, то он меня повесит. По-моему, кушбеги, освободив меня, надеялся получить бесплатного шпиона, вызывать меня, когда понадобится, и, грозя казнью или палками, добывать от меня сведения… Но я был еще хитрее, чем он. Впоследствии все эти разговоры перепутались в моей голове, стали казаться сном, а стыд, который я испытал в плену у кушбеги, постепенно выветрился и позабылся…
Мы начали восстание… Мои предположения оправдались, мы не сумели захватить войска эмира врасплох, началось настоящее сражение… Я просил начальников, чтобы мне дали отряд, уверял, что могу пойти в обход и нанести удар там, где не ждут. Они не согласились, не дали мне отряда, не поверили мне! Но спорить было не время. В гневе я схватил винтовку и патронташ и стал сражаться наравне с солдатами. Из Бухары на нас двинулись пехота, артиллерия и целое ополчение из учащихся медресе и ремесленников, которые шли с криками «Аллах!». Их было гораздо больше, чем нас. Но русская артиллерия хорошо поработала, бухарские войска повернули назад. Русские солдаты с криками «ура!» преследовали их. Они мчались как тайфун, и я подумал, что так они могут пройти весь свет. Под их напором войско эмира обратилось в бегство, пошло в город. Ворота заперли и приготовились к осаде. Мы шли впереди и уже почти ворвались в город… Но тут сам кушбеги вышел с белым флагом. Ни его, ни его людей не тронули. В специальном фаэтоне их повезли в Каган. Что там случилось, я не знаю, но наступление наше было остановлено, и пришел приказ всем нам возвращаться в Каган. Я пошел к Мирзо Муиддину и спросил: «В чем дело?» Он ответил, что эмир сдался.