- Проходите, мистер Стоун. - произнес он и кивнул офицеру.
Меня подтащили к столу и усадили на стул.
- Согласно завещанию, составленного вашим отцом, - снова заговорил мужчина в костюме, положив передо мной на стол помятый лист бумаги, - Все свое имущество после смерти он оставил Вам. Можете прочитать, если не верите.
Я смотрел на завещание сквозь слезы, не веря в то, что для кого-то кусок земли может быть ценнее человеческой жизни, а спокойный голос продолжал свою речь, будто все происходящее сейчас было чем-то настолько обыденным для человека, сидящего напротив, и разговор ведется в кабинете, а не в комнате, в которой недавно убили трех самых близких мне людей. Приторный запах крови и пороха еще не успел выветриться...
- ...думаю, что вы сделаете правильный выбор, мистер Стоун. произнес он, убирая завещание со стола.
- Ублюдки… - тихо произнес я, качая головой, - Вы хуже животных…
- Возможно. Но ни одно животное не даст вам выбор. А мы даем вам такой шанс.
На стол опустились несколько бумаг и тонюсенький конверт, а рядом с ними пистолет, направленный стволом на меня.
- Думайте, мистер Стоун. - мужчина достал из внутреннего кармана пачку сигарет и неторопливо закурил, стряхивая пепел прямо на стол.
- Давай быстрее, нигер! - зло произнес кто-то сзади, толкая меня в плечо, - Подписывай бумажки и улепетывай, если не хочешь словить пулю.
- Не нужно грубостей. - улыбнулся мужчина, - Мистер Стоун и сам все прекрасно понимает. Снимите с него наручники, офицер.
Несколько минут я сидел, растирая затекшие запястья и гипнотизируя пистолет. Мне достаточно было лишь схватить его, отвести назад боек и нажать на курок - с такого расстояния сложно промахнуться, - но мужчина лишь еще шире улыбнулся, демонстрируя ровные, белоснежные зубы.
- Это неправильное решение, мистер Стоун. Вряд ли господа офицеры, стоящие сзади вас, дадут вам такую возможность. И откуда вы знаете, заряжен пистолет или нет? - он приподнял пистолет над столом, словно взвешивал его, а потом подтолкнул в мою сторону бумаги, - Подписывайте. Дайте ему ручку, офицер.
В то утро я возненавидел себя. За то, что поставил неровные подписи на каждом листе, за то, что скинул в чемодан свои вещи и ушел, прихватив складной стул, вместо того, чтобы отомстить… Или хотя бы попробовать отомстить.
В конверте лежало всего лишь сто долларов. Пять бумажек, в которые оценили клочок земли, на котором стоял наш дом и три жизни. И я брел по улицам, ненавидя себя за то, что не втолкал конверт в глотку человеку, разменивающего наши жизни, словно пешки на шахматной доске.
На вокзале я взял билет так далеко, как только мог себе представить. А потом… потом были дни, месяцы и годы, которые я заставлял себя не думать ни о чем. Брался за любую работу, лишь бы не думать и не вспоминать один единственный день.
Однажды я забрел в небольшую церковь и долго сидел в самом дальнем углу, слушая проповедь священника. Он говорил о заповедях и прощении, а я злился все больше и больше. Перед моими глазами вновь возникла белоснежная улыбка человека, отнявшего у меня семью и дом.
- Что тебя гложет, сын мой? - негромко прозвучало рядом со мной, и я резко поднялся со скамьи.
- Я уже ухожу, сэр. - произнес я, но ладонь священника мягко легла на мое плечо.
- В храме божьем нет сэров и господ. Все мы здесь равны, как капли воды в океане, сын мой.
Я поднял взгляд и увидел испещренное морщинами лицо и глаза, в которых было столько спокойствия и умиротворения, что, сам того не понимая, решил опуститься на скамью.
- Расскажи о своей беде, сын мой, и тебе станет легче. Не нужно нести крест в одиночку, если есть тот, кто готов помочь тебе и подставить свое плечо, разделяя ношу.
Я несколько минут комкал пальцами край своей шляпы, никак не решаясь начать. По лицу потекли первые безмолвные слезы, но священник не торопил меня, не жалел - он молча сидел рядом и ждал, когда я сам решу рассказать ему или нет. И в какой-то момент меня прорвало. Я рассказал ему все. Все, что так долго выедало меня изнутри и не давало спать по ночам, а он слушал, положив руки на спинку скамьи, стоящей перед нами и не проронил ни слова, пока я не замолчал.
- Я понимаю тебя, сын мой. - произнес он, - Господь выбрал для тебя тяжелый путь, но ты сможешь его пройти, если не позволишь ненависти поглотить свою душу. Тем людям воздастся за их грехи, а ты должен быть сильным. Я мог бы сказать, что время лечит, но это не так. Оно лишь притупляет нашу боль, притупит и твою, если ты сможешь отпустить свою ненависть. Как тебя зовут?