Дядя и племянник долго молчали.
— Чего же ты тогда хочешь? — медленно произнес Ангрим.
Маг пожал плечами.
— Чего может хотеть пленник? Свободы.
— И что бы ты делал, будь ты свободен?
Азраиль моргнул: об этом он не задумывался. Но ответ пришел быстро:
— Отправился бы в Харад, нашел сильного правителя, который бы оказывал мне покровительство в обмен на… определенные услуги.
— И что бы ты делал — для себя, я имею в виду?
— Занимался бы магией, наукой… Чтобы жить и наблюдать за звездами, построил бы себе башню.
— Черную? — Ангрим насмешливо приподнял бровь.
— Нет. В Хараде для этого слишком жарко, — столь же насмешливо ответил ему Азраиль.
Роквэн отвел взгляд, перекатывая между пальцами тонкий черенок серебряного бокала.
— Ты чего-нибудь хочешь… сейчас? — спросил он.
Маг пожал плечами.
— Сейчас я больше всего хочу помыть голову. И побриться.
Ангрим поднялся.
— Это нетрудно устроить.
Через полчаса Азраиля ждал за шатром человек с ведром горячей воды и бритвой. Маг приподнял бровь: человек оказался Дагниром.
Ему подумалось, что не знай он Ангрима, то решил бы, будто роквэн пытается избавиться от неудобного пленника. Или неудобного родственника. Дагнир глядел на мага с сильнейшей неприязнью, а бритву держал так, словно не мог рассудить: перерезать Азраилю горло немедля или пока все-таки повременить. Маг не без презрения посмотрел охтару прямо в глаза: он не боялся.
Дагнир все-таки порезал ему шею во время бритья — совсем чуть-чуть, но зато возле сонной артерии. Азраиль только поморщился и небрежно бросил:
— Осторожнее.
Потом, когда он в одиночестве сидел у костра и сушил волосы, расчесывая их гвайласовским гребнем, до него донеслись звонкие чистые голоса и музыка: играли и пели эльфы. Магу хотелось заткнуть уши и броситься лицом в землю, но он стиснул зубы и еще некоторое время сидел у костра, прежде чем подняться и уйти прочь.
Конечно, далеко он не ушел. Сидя за шатрами, Азраиль смотрел на невысокие скалы, неровным полукольцом ограждавшие стоянку, выбранную для ночлега. В одном месте была расщелина, через которую он смог бы перебраться. Маг бы так и поступил, если бы был уверен, что тела не найдут. А так… даже пробовать не стоило. Он завернулся в плащ и лег прямо на землю, чтобы дать отдых голове, которая налилась тяжестью.
Ему снилось, будто он идет по полосе отлива и что-то ищет среди камней, ракушек, водорослей и умирающих медуз. Или кого-то ждет? Он часто поступал так ребенком.
Сквозь сон до него донесся знакомый голос.
— Что с ним? Это Саурон?
— Нет, — тихо ответил ему нечеловечески прекрасный голос. — Это…
И он произнес какое-то странное слово, что-то вроде «индо-латья».
— Но это тоже может его убить, — произнес другой певучий голос. — Слишком много боли.
— Вы можете что-нибудь сделать?
— Попробуем, — был ответ.
И через несколько мгновений до него донесся нежный посвист флейты.
— Попробуем, — повторил второй голос. — Но знаешь, по-настоящему ему можешь помочь только ты.
Эти слова долетели издали, будто он уплывал по быстрой, но спокойной реке в темноту и тишину…
Наутро похолодало. Ветер переменился и теперь дул с запада. Порывистый и резкий, он гнал тучи, похожие на мотки влажной серой шерсти.
Лошади храпели, пытались вскинуться, беспокойно ржали, трясли спутанными гривами, по которым вдруг пробегали колючие голубые и белые искорки. Охтары заворачивались в плащи, но холодные пальцы ветра пробирались под одежду, так что по телу бежали мурашки, а волосы вставали дыбом.
Азраиль чувствовал себя по-настоящему скверно, как будто на него разом обрушились все немощи, которые он пережил после бегства из Башни. Мышцы ныли, кости ломило, голова словно налилась ртутью, которая болезненно плескалась при каждом шаге коня, губы и горло пересохли.
Постепенно тучи заполнили все небо, от западного до восточного окоема, делаясь на глазах все грузнее, так что хотелось пригнуть голову, спрятать ее между плечами. Отряд, не сговариваясь, прибавлял и прибавлял ходу.
Вскоре после полудня начало темнеть, и стало ясно, что на Черную Страну надвигается невиданная буря. Запахло грозой и морем, гряды свинцовых туч оседали все ниже: ткни в них пальцем — и равнину погребет дождевой потоп. Казалось, что мир перевернулся и исполненные гнева небеса сделались плотнее, тверже и тяжелее земли. Иногда что-то рокотало — то ли в воздухе, то ли под копытами коней.