- Корзины, что ли, плел? – заинтересовавшись судьбой Петра, спросил Денис.
- И корзины, и туеса и даже шаркунки детям делал, - ответил дед. – Петр только тем потом и кормился, что наторгует по выходным в городе на базаре. Гордый был, милостыни от деревенских не брал. Только если уж совсем дело не шло, но такое редко бывало. К нам потом в деревню из города сами стали приезжать за его корзинками. Всех больше бельевые спрашивали. Они у Петра особенно хорошо получались.
- А вы чем после войны занимались? – спросил Дэн, заметив, как оживает старичок, вспоминая молодость.
- Сначала вечернюю школу закончил. В войну-то не до грамоты было. Потом понял, что ученье – это не моё и стал хозяйством заниматься. На ферме на тракторе работал. А еще за лошадьми присматривал. У нас их было пять на конюшне. Атаманка самая старшая была. Такая хитрющая кобыла, постоянно ждали от неё каких-нибудь пакостей. То она больной прикинется, чтобы не пахать поле. Ляжет на солому, дышит часто-часто, глаза закатывает. Я первый раз так напугался, что полдеревни криком собрал лошадь спасать. А мне Кузьма Фомич и говорит: «Ты возьми шапку овса, да положи в углу её стойла, а сам отойди подальше, спрячься и наблюдай, что будет». Я было руками замахал, мол, не до экспериментов, когда такая кобыла загибается и гляди того сдохнет, но Кузьма Фомич не отступал, и мне пришлось его послушаться. Наложил я, значит, в шапку овса, - в лицах изображал события дед, одновременно открывая кодовый замок на двери в подъезд, - положил шапку в углу стойла. Сам пошел в конец конюшни и спрятался за рулоном соломы, еле-еле из-за нее поглядываю. Прошло минут пять, смотрю, Атаманка начала ноздрями поводить в сторону шапки с овсом, головой потряхивает и по сторонам глазищами сверкает. Я спрятался и жду, что дальше будет. И тут хитрая кобыла как ни в чем ни бывало встает на все четыре ноги, идет к шапке и, хрустя на всю конюшню, бодро уплетает овес. Помню, находил я ей тогда прутом за такие проказы, но всё равно еще раза два-три попался потом на подобные же фокусы.
- Умная лошадь,- вставил Денис, чтоб поддержать разговор, пока они с дедушкой поднимались на пятый этаж.
- И не говори, сынок. Такой умной лошади я больше не встречал никогда. А уж как я ревел, когда кобыла сдохла, от старости, правда, в довольно солидном возрасте. Но до того я к ней привязался, что как родную оплакивал. Потом даже иной раз к её холмику заглядывал на жизнь пожаловаться. Атаманка ведь при жизни всегда меня внимательно слушала и кивала своею умною мордою. Да, нет сейчас таких лошадей, - горько вздохнул дед, останавливаясь возле новой массивной двери с блестящим номерком «98».
- Вот и пришли, сынок. Спасибо тебе, спас старика. Как хоть тебя зовут, родное сердце? Век не забуду, как выручил меня.
- Денис, - скромно потупив глаза, ответил парень, не привыкший к таким сердечным излияниям.
- А я Макар Иваныч, - сверкнув тремя золотыми зубами, разулыбался дед и протянул Денису руку. Рукопожатие у старика оказалось довольно крепким. – Может и я тебе чем пригожусь, - прибавил дед и неожиданно его лицо осветила только что пришедшая светлая мысль.- Сынок, ты ведь, наверное, из общежитских?
Дэн кивнул, еще не до конца осознавая, к чему клонит дед. А старик тем временем опустил руку в авоську и ловко достал палку копченой колбасы.
- На вот, родной, знаю я, что у вас там постоянно есть нечего. Сынок-то мой в своё время тоже в чужом городе учился, жил впроголодь. Да добрые люди не оставляли. Вот теперь и я могу кому-то помочь.
Денис отрицательно закачал головой и замахал руками, набирая что-то о том, что всё у них в общежитии хорошо и всего в достатке, но дед не отставал.
- Не обижай старика, возьми подарок. Ты не бойся, пенсия у меня хорошая. Государство не забывает ветеранов, и деньгами помогает, и квартплату установили мне льготную. Нам с моей старухой грех жаловаться. Да еще и дети помогают, так что бери и не спорь.