В то же время Юлечкина жизнь вызывала зависть: студентка университета, занята научной работой, работает над книгой, будет учиться в Париже, мечтает о карьере – хотела бы я стать такой целеустремленной!
Подошла к Юле и посмотрела на экран: у большинства людей на рабочем столе плыли рыбки или зеленела долина, а Юля приспособила для обоев чёрно-белую фотографию, старинную, уж точно из этого бабушкиного 1917 года, если не из 1868-го!
На фотографии – семья: усатый мужчина в мундире, женщина в шубе с широкими рукавами, отороченными пышным мехом, и двое детей в коротких пальто и высоких ботинках. На голове у мальчика фуражка, а у девочки – шапочка с пышной оборкой.
Все четверо смотрели из прошлого чистым взглядом, словно жили в мире, где не было обмана, войн и горестей.
Даже взрослые казались добрыми и наивными, а уж дети – вылитые ангелочки.
– Кто это? – спросила я Юлечку, указывая на заставку. Она пожала плечами:
– Так, одна петербургская семья. Они красивые, да? И фотография трогательная.
– Очень! – искренне согласилась я. – Хотя для рабочего стола грустноватые…
– Согласна, но эта фотография настраивает меня на работу. Ты же знаешь, я собираю материал к диплому и заодно к книге по социологии на тему «Сословия Петербурга конца XIX – начала XX века», мне показалось, снимок отражает суть. Да и смотреть приятно – залюбуешься, какое светлое семейство!
Мы принесли на кухню угощение.
Бабушка уже выставила рябиновку для Петровича, заварила чай, выложила зефир в шоколаде.
Я порезала торт, и бабуля пошла сзывать соседей.
Вскоре в кухне стало тесно, а гости всё шли.
Я наконец-то увидела, как сидят за низким самодельным столом.
Просто, как всё гениальное: жильцы входили, говорили «ух-ты, красота какая!», выдвигали из шкафчиков ящики и садились на них.
Никогда ничего подобного не видела.
Если бы кто-то сел на ящик в нашей современной кухне в Череповце, всё бы развалилось – фанера и плита из стружки.
Но здесь крепкая мебель из цельного дерева.
Скоро все сидели вокруг стола и оживленно говорили, разливали чай, подхватывали и передавали куски торта.
Когда все принялись жевать и гомон поутих, бабушка встала и торжественно – я решила, она сейчас начнёт кланяться в пояс, сказала:
– Соседи дорогие! Спасибо что пришли, уважили меня и внучку. Машенька, поздоровайся!
Мда, что у бабушки за манера обращаться со мной, будто с дошколёнком.
«Поздоровайся с тётей! Расскажи гостям стихотворение!».
Я недовольно свела брови, но улыбнулась и несколько раз кивнула по кругу.
– Красавица! – сказали соседи хором.
Потом дружно помитинговали по поводу повышения цен и тарифов на услуги ЖКХ, после каждый одновременно говорил свое, как в опере, на которую нас однажды водили классом.
А затем Петрович, ополовинивший бутылку рябиновки, повёл рукой, требуя тишины, и обратился к бабуле:
– А тут без тебя, Тамара были дела… Чёрте что творилось. Я даже знакомого экстрасенса звать хотел, но он отказался: чёрная магия, грит, не по моей части, я только биополями занимаюсь, исцелением энергетических потоков. Выкрутился – побоялся связываться.
В середине речи соседи перестали есть торт и напряженно замолчали.
Правда, один из соседей попытался Петровича прервать, мол, уймись, в другой раз про свои видения расскажешь.
Но Петрович заартачился:
– Извините! При чем здесь МОИ видения? Я, позвольте, был трезвый, как стеклышко, всего один стопарик и выпил.
– Тогда, конечно, трезвый, – гости наигранно засмеялись, – прямо как огурец!
– А я говорю, была она, вот здесь стояла! – махнул в сторону ещё одних дверей, закрытых, Петрович.
– В самом деле, Николай, после поговорим, – заявила бабуля и взволнованно посмотрела в мою сторону. – Нашёл тему, ещё про инопланетян или, эту, чупокабру вспомни.
– Таковых не видал, врать не буду, а даму – как Ли духу видел.
И Петрович дернул головой в сторону двух соседок, сидевших напротив окна.
От этих слов, вернее, одного слова – «дама», я вздрогнула и уронила на стол кусок зефира.
В голову ворвался рой мыслей, не успевала обдумать одну, как её сбивала другая, от вопросов темнело в глазах: про какую даму сказал Петрович? Черная дама – это она? Почему бабушка предлагала пустить в бой чеснок и осиновый кол? Какие «фокусы»? Какая дверь? Если всё зависит от двери, при чём тут зеркало в парадном? Или оно и есть «дверь», проход ТУДА? А куда – туда?
Одна из соседок-пенсионерок, видимо, та самая Лидуха, после слов Петровича изменилась в лице и возмущенно замахала руками: