― И отпускают?! ― удивленно вскрикиваю я.
― А как их не пустишь? ― чуть помедлив, отвечает Талина. ― Запрещают, конечно, да они все равно бегают. Лупи их, не лупи.
Кажется, она и сама уже не рада, что заговорила об этом. Даже щеки вон бледнеют.
― И ты бегала?
Последняя краска отливает от ее лица, да так, что кажется, вот сейчас девушка грохнется в обморок. Губы подрагивают, в глазах стоят слезы.
― Всего несколько раз. А потом... ― голос девушки дрожит. Вот-вот расплачется. Да что же это? ― Дети ведь как? Сколько им не говори: не ходи, опасно, нельзя, а все одно ничем не удержишь. Пока то, чем пугали, не случится. Мы с братом тогда только приехали сюда, в школу поступать. ― С братом? У нее есть брат? А где он? ― И нас обоих приняли сразу. Мы ходили гордые. Левар сразу подружился со всеми местными мальчишками, стал местным заводилой. Ему показали все самые интересные места для игр: речку, лес и, конечно, город. Он и меня с собой таскал. В тот день мы тоже убежали в город. Носились там друг за другом. Вокруг стекла битые, обломки каких-то камней, металл, изъеденный временем. Что еще детям надо, да?
А потом... Сейчас уже и не вспомнить, чего мальчишки не поделили. Да и разницы нет. Левар разозлился на одного из друзей и убежал. Я побежала за ним, страшно боялась заблудиться, но не оставаться же с ребятами, которых я даже по именам не всех знаю. Левар несся, как угорелый, я за ним не успевала. Вот он скрылся за очередным поворотом, я отчаянно бегу за ним, выскакиваю из-за угла дома, а его нигде нет.
Я застыла, как вкопанная, не понимая, что случилось. И тут услышала стон. Чуть впереди и справа. Метнулась туда. Там яма была, а на дне металлические прутья, и Левар ее не увидел, свалился... ― голос Талины окончательно срывается, она замолкает. Слезы уже вовсю текут по ее щекам. Судорожно вздохнув, она продолжает: ― Я так кричала... На мой крик прибежали мальчишки. Меня оттащили в сторону, пытались успокоить. Кто-то тут же умчался в деревню и в храм, остальные пытались спуститься к Левару, вытащить его, ну и меня держать приходилось. Я орала, как безумная. Рвалась к брату. Визжала, царапалась.
Вытащить его самим, конечно, не получилось. Как смогли, пережали поврежденные сосуды, да старались разговаривать с ним, чтобы он не отключился. Первыми появились ищущие, их перехватили на выходе из города. Среди них и Ладир был. Он как нас увидел, сам едва на ногах удержался. Ему тогда меня всучили да в деревню отправили.
Когда Левара в храм принесли, он жив еще был, но уже без сознания. Видящие неделю пытались его спасти, но он все равно умер, в рану какая-то инфекция попала. Он так в себя и не пришел. Мне разрешали иногда с ним посидеть.
Вот после его смерти ребята долго в город не ходили, некоторые даже винили себя в его смерти. Обо мне, как могли, заботились. Старались как-то отвлечь, развеселить. А я тогда еще какое-то время говорить не могла, знаешь, как замкнуло. Меня даже собирались домой отправлять, да у матери, как она о смерти Левара узнала, удар случился. Отцу приходилось ее выхаживать, так я у Ладира и осталась, он тогда надолго оставил ищущих, со мной возился. А когда я чуток отошла, успокоилась, он упросил Тинину забрать меня к себе, да вернулся в город. Его ж неделями дома порой не бывает, а я маленькая была, за мной присмотр нужен был.
С тех пор я в город ни разу не ходила, страшно. Хотя Ладир до сих пор уговаривает. Он считает, что со страхами своими надо бороться. Но я отказываюсь. Нечего мне там делать?
Даже не знаю, что можно сказать в ответ на такую исповедь. Какое-то время мы молчим. Талина выглядит непривычно подавленной, сникшей. В глазах вместо ярких искорок залегла глухая тоска. И так хочется утешить, успокоить, защитить. Снова зажечь в голубых глазах смешливые огоньки. До конца не осознавая, что собираюсь делать, я придвигаюсь ближе к ней и обнимаю за плечи. Она поворачивает лицо ко мне, долго смотрит в глаза, правда, не уверен, что видит что-то свозь пелену слез, а затем утыкается мне в грудь. Теперь она уже ревет в голос. Мне остается только гладить ее по волосам и ждать. Все равно пока не выплачется, скорее всего, даже не услышит меня.
Но вот слезы иссякли. Девушка еще всхлипывает, но все реже. Она пытается восстановить дыхание. Я чуть-чуть отстраняю ее от себя и снова заглядываю в глаза. Красные, опухшие, трогательные. Утешить. Успокоить. Защитить. Только как защитить от прошлого? Рука снова скользит по мягким, пушистым волосам, потом касается влажной от слез щеки, ложится на ее плечо. Еще раз прижимаю ее к себе и шепчу: