Мэтью пришел ко мне с понурой головой, опасаясь, что я снова начну на него кричать.
– Мэт, закладывай кабриолет, мы отбываем максимум через час.
Я уже начинал ощущать привкус свободы, которая находилась где-то там, за линией горизонта: там, где обитают кирпично-каменные чудовища индустриальной цивилизации. Да-да, тот самый шумный мир, от которого я совсем недавно бежал и куда возвращаюсь с еще большим рвением. Наконец-то этот добровольный плен пришел к завершению! Впечатлений в избытке. Воспоминаний — на всю оставшуюся жизнь. Я последний раз прошелся по всем трем этажам этой прекрасной тюрьмы, собрал самые необходимые личные вещи, а за остальными пришлю того же Мэта. Попозже. Тут мне навстречу выбежала Лули, сверкая рыжими косичками.
– Мистер Айрлэнд, вы правда от нас уезжаете?
– Правдивее не бывает. У тебя все хорошо?
– Да, куклы пока спят, я их уложила. А хотите я вам стишок расскажу? Сама придумала!
Я изумленно поднял брови, а девчонка рада стараться, протараторила какое-то дурацкое четверостишие:
Не знаю даже, что сказать. У Пессимиста это дело явно лучше получалось, и я мягко произнес:
– Лули, иди-ка лучше играй в свои куклы.
Потом я холодно попрощался с миссис Хофрайт, а также в некоторыми слугами, которых близко знал. Снизошел до того, что поцеловал Викторию в щеку, пожелав ей счастливого замужества.
И вот уже топот копыт, меняющаяся череда лесных пейзажей, привычная дорожная тряска. Память еще хорошо хранила запах заводов и фабрик, запах большого скопления людей, запах суеты и шума, уличных каруселей и ярмарок — словом, все то, что связано с большими городами. Каменная страна из каменных стен с окаменелыми выражениями на лицах ее обитателей — так некоторые называют промышленные центры цивилизации. Но уж лучше отдаться плену обезумевшего Мира, чем всемирного Безумия. Лучше раствориться в уличной суете, надеть на себя серый невзрачный пиджак под цвет тротуара, услышать гомон множества людей, ругань рыночных торговцев, вспомнить, как выглядят соблазнительные легкие платья куртизанок, а слово «Менлаувер» вообще выкинуть из своего лексикона.
Манчестер встречал меня радушно, но несколько скупо: бледными красками и неяркими звуками. Впрочем, так он встречал всех своих гостей. Я снял небольшую комнату в самом центре города, затем перекусил в элитном ресторане, медленно привыкая к обществу незнакомых людей, а заодно привыкая ко всему, что с ними связано. Суета Манчестера через все доступные ей чувственные пути — органы слуха, зрения, обоняния — медленно вползала в мое сознание, растворяя его в себе, желая сделать меня частицей своей безграничной конгломерации. Сегодняшний день необходимо посвятить отдыху и как следует все обдумать. Мэтью я отослал назад в Менлаувер и сказал, чтобы тот ожидал моих письменных распоряжений. Сам же, оказавшись в новом пристанище, принялся разглядывать его непривычный интерьер.
Всюду древняя английская мебель из красного дерева, кресла с белыми костяными подлокотниками, на которых изображены головы львов. Того же художественного стиля двуспальный диван: ложе для мечтаний и (надеюсь!) приятных сновидений. Стол украшали несколько филигранных ваз из хрусталя и фарфора, большой лакированный шкаф чуть ли не подпирал собою потолок. Фиоритура мебели была бы несомненно оценена знатоками этого дела. Мой огрубелый взор выразил лишь прохладное восхищение. Не мудрено, ведь я снял одну из самых дорогих комнат в городе. Пожалуй, единственное, что напоминало о Менлаувере, это потикивание настенных часов: такое же неторопливое, тихое, почти мелодичное, будто кто-то вдалеке постукивал маленьким молоточком. Я глянул на стену и… вздрогнул.
Точно такие же часы висят в моем проклятом замке! Ну просто копия! Большой неуклюжий маятник, фигурные стрелки, похожие на лепестки тропических растений, цвет — все одинаковое. Наверное, и те, и другие делал один и тот же мастер. Вот, черт… Если бы я заметил их сразу, то предпочел бы другую комнату. Все, что хоть мало-мальски напоминало о моем замке, мгновенно вызывало душевную аллергию. Мне понадобиться еще долгое время, чтобы голова окончательно проветрилась от удручающих образов.
Не снимая одежды, я растянулся на диване и безуспешно пытался уснуть. Со всех сторон лезли навязчивые мысли, одна дурнее другой. И это уж тем более не способствовало желанному успокоению. Мне постоянно казалось, что звери совсем рядом, притаились где-то на соседней улице и теперь только и ждут наступления темноты. Их голоса, точно злые духи, сидели в памяти, не переставая выкрикивать угрозы:
«Господа, мы найдем его! Найдем!», — ревел медведь.
«Он посмел поднять руку на Хозяев Мира!», — вторила ему рысь.
Пожалуй, ни одно событие из всей моей жизни память не запечатлела так хорошо, как их тошнотворные голоса и их беснующиеся образы. Да еще клыки, с которых капает на меня собственная кровь… Перед глазами, не зависимо от того — открыты они или закрыты, постоянно маячили свиные рыла, голодные пасти медведей, ублюдочные морды плешивых котов. Я много раз пытался чисто физически стряхнуть с себя эти липкие наваждения, озлобленно мотая головой. Но они возвращались. Потом я поднялся и остановил маятник часов, чтобы он не смел напоминать мне о времени, проведенном в сумасшедшем замке. И громко сказал себе:
– Бред!!
Это Манчестер. Многолюдный город, где у власти стоит здравый смысл. «Не сходи окончательно с ума», — приказывал я себе. «Не опускайся до уровня идиота, ниже опускаться уже будет некуда.». Надо постараться уснуть, и тогда все пройдет. Я закрыл глаза и принялся заново открывать таблицу умножения.
В дверь раздался резкий, неприятный стук… Чуть не закричал, словно стучали по моим нервам.
– Кто?!
Появился камердинер здешнего хозяина, здоровенный деревенский парень с широким веснушчатым лицом и какими-то водорослями вместо волос.
– Извините, мистер Айрлэнд, меня послали спросить: может, вам что-нибудь нужно?
– Спасибо, мне уже давно ничего не нужно.
Кажется, его озадачил такой ответ, и он скрылся с недоуменно поднятыми бровями.
Мне становилось все хуже. Душа металась в тесном теле, опаляемая жгучими помыслами. Тревога нарастала: и тем больше, чем ближе чувствовалось пришествие вечера. «Надо было попросить у него хотя бы валерьянки», — мысль была разумная, как всегда запоздалая и в конечном итоге ничего не значащая. Наконец, уставший от бессмысленного продавливания дивана, я поднялся и вышел на улицу.
Городская суета чем-то походила на заводную карусель. Прямо через дорогу находился трактир под названием «Жареный поросенок». Над дверями висела типичная для подобных забегаловок надпись: «Господа проголодавшиеся! Только здесь вы насытитесь по-настоящему! Все остальное — мираж!». А на крыше красовалась вырезанная из дерева физиономия хорошо откормленной свиньи, которая подмигивала прохожим одним глазом, раскрыв при этом пасть. Правда, не поймешь: то ли от аппетита, то ли от недоступной нам поросячьей радости.
Я вздрогнул… И в тот момент понял, что болен всерьез. Любые, даже самые отдаленные ассоциации с тем, что творилось в Менлаувере, вызывали у меня шок. Это примерно то же, как однажды тонувший всю оставшуюся жизнь боится воды, что бы в ней не отражалось — хоть золотые башни с хрустальными куполами.
Основа всякой суеты — движение — окружало меня со всех сторон. Спешили люди, спешили лошади и колесницы, спешили бездомные собаки. Даже дрейфующие в небе облака, и те куда-то торопились. Но никто не был в силах угнаться за бегом самого времени. Подумать только: две маленькие стрелки, соревнующиеся наперегонки, вращали вокруг себя целую вселенную. Наверное, она так и будет вращаться, ни на секунду не остановится, пока не слетит с собственной оси и не свернет себе шею. И тем не менее…
Тем не менее, я в этот момент завидовал всякой твари под небом за то, что она имеет способность просто радоваться жизни. Теперь немного лирики. Если жизнь вокруг — лишь затянувшийся спектакль с красочными декорациями, если я всего лишь скучный зритель этого спектакля, то надо полагать… Когда-то опустится занавес. И кончится последний акт. И в глазах наступит тьма. А руки мои будут сложены в жесте вечных аплодисментов этому глобальному представлению…