А звуки были совсем не музыкальные. Пение пернатых заглушила сирена, которая вскоре заревела оглушительно. Оглянувшись на мгновение, я увидел старую ведьму за оконным стеклом – она взмахивала клешнями, как рак в террариуме. Там же виднелись упитанные, но слегка растерянные морды доберов. Их явно потрясла наша черная неблагодарность.
Нас окружали каменные заборы, проволочные сетки, решетки и несколько двух- и трехэтажных зданий из багрового кирпича. Я-то ни хрена не ориентировался, чувствуя себя словно чукча на Красной площади, – слишком давно я сюда попал, чтобы помнить дорогу. Хорошо, хоть Ирку привели в нашу конуру совсем недавно.
Поэтому я побежал за ней, пренебрегая интернациональной мудростью, которая, как известно, гласит: «послушай женщину – и сделай наоборот». Глист что-то там булькал, показывая в другую сторону, но я больше доверял своей крошке, проверенной на деле. Из распахнутой двери отделения уже выскакивали белые туши в голубых штанах, и мы рванули, будто затраханные олимпийцы на сорок втором километре марафона.
Очень скоро Глист, зараза, обогнал нас с Иркой – он был и легче, и моложе, и обут в матерчатые белые тапочки. Вьюноша явно торопился на тот свет, а я не возражал – значит, карма у него такая.
Пушка болталась в моей руке, как маятник, прикрепленный к дистрофичному манекену. Переставлять ботинки было, пожалуй, не легче, чем на болоте, хотя вокруг расстилалась свежая ярко-зеленая травка – мечта парнокопытных. Сзади нечленораздельно и ободряюще погавкивали доберманы. Наше счастье, что бег не входил в число их любимых занятий. Однако я не обольщался. Впереди был глухой четырехметровый забор с орнаментом из проволочки, а кроме того, легавые с пушками и дубинками наготове.
Мы затопали по асфальтовой дороге, которая вывела нас на задний двор больницы, к какому-то мрачноватому одноэтажному дому. Здесь моему взгляду открылись новые горизонты: больничный парк, кучи строительного мусора вдоль забора и верхушки городских многоэтажек. Ни ворот, ни проломов, ни моего верного «призрака». А чего, собственно, я ожидал?
И вдруг я поймал себя на том, что на появление «призрака» я все-таки подсознательно надеялся. Эта чертова машинка всегда оказывалась в нужном месте в самый критический момент. Но Клейн был мертв, и мальчик-проводник был мертв, а вместе с ними исчезли остальные союзники. Да и что бы я делал сейчас со своей тачкой – таранил бы ею стену?
Глист затравленно оглянулся. Как ни странно, у меня тоже не было гениального плана действий. Вообще никакого плана. Издали к нам мчался «джип» с мигалкой на крыше, размалеванный в красно-черную полоску. Пора было сушить весла. Но Ирка продолжала двигаться вдоль фасада приземистого дома с чисто женским бессмысленным упрямством, а мы с Глистом – за нею, словно двое сексуально озабоченных самцов. Задыхаясь, мы приковыляли к противоположному торцу здания. И тут меня осенило.
Это заведение было больничным моргом.
15
По слепым стенам карабкались чахлые побеги дикого винограда – я воспринял это как жалкие потуги жизни приукрасить мертвое и безликое. К широкой двустворчатой двери вел бетонированный спуск. Здесь же стоял грузовик с изотермической будкой – натуральный холодильник на фордовском шасси. Сбоку на будке было написано огромными броскими буквами: «МАКАНДА. Агропромышленный концерн. Фрукты, мясопродукты, удобрения».
«Маканда» – это слово я уже где-то слышал. Я вспоминал, напрягаясь мучительно, но безрезультатно. Вспомнить, что означает «Маканда», вдруг показалось мне чрезвычайно важным.
Кабина автомобиля была пуста, однако двигатель работал. Близость доступных колес меня подстегнула и вдохновила на подвиги. Появился хоть какой-то шанс. Пожалуй, «форд» мог бы снести ворота (особенно если бы я умел им управлять).
Держа пушку на уровне груди, я подкрался к рефрижератору. Будка была открыта сзади, и из нее валил белый пар. Я заглянул внутрь и увидел несколько цинковых «костюмов», составленных возле покрытой инеем металлической стенки. Некоторые были с окошечками, а некоторые без. Это меня удивило. Не окошечки, конечно, а сам цинк. Здесь попахивало конвейером, армией, неопознанными мертвецами, но при чем тут тогда наша тихая психушка?
Надо было сразу прыгать в кабину и рвать когти, однако какое-то отвратительное, тошнотворное предчувствие буквально лишило меня способности соображать. Я терял драгоценные секунды. Чья-то рука дернула меня за пояс, а еще одна вцепилась в майку, но я упирался, проявляя здоровое любопытство самоубийцы. Таким образом, я оказался возле самых ворот морга.
Из глубокого провала дохнуло холодом – довольно зловещим в этот теплый весенний день. К тому же мертвые, как известно, отнюдь не благоухают. После яркого солнечного света мои глаза не сразу привыкли к темноте.
В огромном помещении имела место какая-то неторопливая и нешумная возня. Насколько я понял, здесь паковали жмуриков. Вскоре я разглядел троих, занятых этим общественно-полезным делом. Вернее, работали двое – перекладывали подмороженные трупы с каталок в гробы, – а третий прогуливался, по-видимому, наслаждаясь здешним интерьером и покоем. Место действительно было уютное, да и народец собрался неразговорчивый. В отличие от своих клиентов, живые были одеты чуть ли не в вечерние костюмы с галстуками.
Поскольку я сам псих, противоестественность происходящего вовсе не сразила меня наповал. Пока мои зрачки расширялись, впуская скудный свет, я даже придумал пару стройных объяснений всему этому. Например: ребята из похоронного бюро оказывают услуги скорбящим родственникам. Или: на территории психушки разбился вертолет, в котором находилась делегация высокопоставленных правительственных чиновников, желавших ознакомиться с бытом и условиями содержания бедных кретинов. Или…
И тут изображение, четкое, как портрет на долларе, наконец сложилось на моей сетчатке – и даже в двух экземплярах для полной гарантии правдоподобия. В мой дырявый чердак хлынул черный жидкий лед вместо крови. Желудок сжался до размеров грецкого ореха, а сердце обрушилось в образовавшуюся пустоту. Глист что-то прошипел сзади, но я не расслышал – от потрясения уши заложило.
Боссом похоронной команды был Виктор – я рассмотрел его до слащавости гладкую красивую физиономию с идеальным подбородком и зачесанными назад влажными волосами. Если он изменился за годы, минувшие со дня нашей последней встречи под Лиаретом, то только к лучшему, и выглядел теперь еще более ухоженным, еще более благополучным.
Он излучал самодовольство, как пухлое кожаное кресло из немецкого гарнитура. Загорелую шею подпирал воротник безукоризненно белой рубашки. На фоне строгого темного галстука поблескивала заколка в форме символа «анх» – ее блеск царапал глаза в этом царстве заиндевевшего металла. Лицо у Виктора было абсолютно спокойным, словно у дремлющего младенца или у счастливчика, отдавшего концы во сне. Даже сигарета во рту не нарушала этого благостного впечатления.
Мне было далеко до такой невозмутимости. Проклятие всей моей жизни торчало передо мной и, по-видимому, только начинало подозревать о том, с кем довелось столкнуться. Узнать меня сразу, безусловно, было трудновато – фигура у меня сделалась, как у Наоми Кемпбелл после нулевой диеты. До определенного момента я оставался для Виктора просто темным шатающимся силуэтом на голубом фоне – случайным свидетелем, даже не помехой.
Еще не поздно было отменить наше свидание и попытаться угнать грузовик. Впрочем, нет – поздно. Виктор заметил несимметрию – пушку в моей правой руке…
Когда-то он проиграл одну дуэль. На сей раз я снова имел преимущество, но я стал слабее, а этот сукин сын – быстрее. По правде говоря, он был быстр, как эти чертовы ганфайтеры из лажовых вестернов. А два его холуя немногим ему уступали.
«Фариа, старый козел, помоги мне!…» Кажется, я прошептал это вслух, однако никто не отозвался.