У всех, кроме Кастета, дома есть младшие. Из-за скудного питания и постоянной тревоги, мелкие часто болеют, а в некоторых семьях даже умирают. Это страшно. Поэтому мы стараемся на вылазках запастись хоть какими-то продуктами, которые можно будет отдать младшим.
Каждый день в пять вечера у старого здания школы собираются те, кто ночью отправится на вылазку.
Отложив плеер, я откинулась на кровать и скосила глаза на будильник на столике. 16:37. Есть еще двадцать минут до сбора.
Собравшись и зачесав растрепанные волосы в хвост, я отправилась на место.
Парни уже были в сборе.
- Змейка! – поприветствовал меня Крот. Я махнула ему рукой и улыбнулась. В меня полетела помятая пачка сигарет, а следом за ней и зажигалка.
Ничего особенного мы в это время не делали: партия в картишки, несколько старых анекдотов, по 2-3 сигареты, свежие новости. Большую же часть этого времени мы сидели в заброшенном здании школы, слушая по радио сообщения от решеток.
- Ничего нового, - констатировал Крот, когда мы дослушали очередную передачу. Ничего не изменилось с утра: армии с трудом удается сдерживать оборону Нифльхейма, все должны быть готовы, юноши пусть собираются в строй, девушки пусть берегут себя. Моим друзьям до службы было еще пара лет.
- Ребят, я сегодня не пойду, наверное, - под нос себе буркнул худой, но жилистый Кастет. – Чувствую себя неважно.
- Брут! – злобно фыркнул Макс.
- Нет! Мне на самом деле нехорошо! – ощетинился Жека и заискивающе посмотрел на Михея. Тот лишь гаденько ухмыльнулся и кивнул:
- Брут!
Кастет посмотрел на меня, в надежде, что хоть я встану на его сторону. Все замерли, ожидая мой вердикт. Я не спеша затушила сигарету и выдохнула последний клуб дыма:
- Брут.
Кастет застонал, обхватив голову руками, а Кот с Кротом, хихикая, стукнулись кулаками.
Не могу сказать точно, кто первым начал это, но уже очень давно того, кто приходит на собрание и заявляет, что не пойдет на вылазку, мы зовем предателем, Брутом. Если единогласно был вынесен этот вердикт, то человеку волей-неволей придется идти, чтобы на нем не повисло клеймо предателя. Не пойдешь на вылазку – не иди на собрание!
- А мне вот интересно, - задумалась я. – Почему в армию забирают только парней?
Ребята странно посмотрели на меня. Кастет поскреб пятерней затылок.
- Ну, лично мне кажется, это потому, что женщин для размножения людей нужно много, а мужчин мало. Да и слабый пол…
- Ой, прям такой уж слабый! – фыркнула я. – Я бы не против была свалить к решеткам, помогать по мере своих возможностей. От меня же здесь нет толка как от женщины, наверняка я не одна такая на весь Ниф. Было бы неплохо таких же «неправильных» наравне с мужчинами отправлять в армию…
- Дашка, выбрось эти мысли из своей дурной башки! Я понимаю, что ты задумала, козявка! – завопил вдруг Котя так, что мы все подскочили на местах.
- Мих, я ничего не задумала пока что, а теперь уже у меня появилась мысль сделать какую-нибудь подлость, - облокотившись на колени, заявила я.
Нет, я не врала, скорее не говорила всей правды. Мне давно надоело сидеть, сложа руки, пока наши земляки пачками умирают на решетке. К восемнадцати годам многие из моих знакомых девушек уже имели по два-три ребенка, а мне мало того, что не хотелось детей, так и к отношениям, построенным только ради размножения, не тянуло. Хотелось настоящих чувств и прочей лабуды. А если нет этого, то дайте хотя бы саблю и пустите к решеткам!
- Узнаю, что задумала что-то – пришибу, - грозно пообещал Котя.
Я картинно закатила глаза и отвернулась, чтобы он не заметил, как в моем сознании заворочалась идея. Увы, Михей знал меня лучше всех и понимал, на что я способна.
Распрощавшись через несколько минут, я ушла домой. Каждый раз, возвращаясь туда, я прислушиваюсь к тишине Нифльхейма. Кто-то сказал однажды, что города названы по скандинавским мифам. Мне это было не очень интересно, а вот Ария с удовольствием слушала рассказы про Одина, Локи, дерево Иггдрасиль… Может быть так и надо на самом деле жить - делать то, что нравится, а не то, что от нас ждут? Родители пытаются привить Арии любовь к растениеводству и женским обязанностям, а она запирается у себя в комнате и читает книги. Иногда перед сном я подхожу к ее двери и слышу, как сестра молится. Ее тихий голосок с такой душевностью читает бессмысленные тексты, что, кажется, их обязан услышать тот, кому они обращены. В такие моменты мне хочется плакать, потому что кто-то когда-то сказал: «Молитва – это надежда отчаявшихся».