Степан Трофимович вдруг изменился в лице, с видимым усилием закрыл рот, а потом накрыл его руками. В его глазах мелькнул ужас, он отвернулся и ушёл в угол. Семён и с постели слышал, как Степан Трофимович раз за разом повторяет слово «непримиримостью». Но тут из толпы к нему шагнула тонкая девушка, такая же бледная, с высоким лбом и большими, навыкате, глазами. Она положила руки ему на плечи и что-то тихо сказала.
– Спасибо, Наташа, – ответил ей через минуту Степан Трофимович, поворачиваясь к Семёну и толпе. – Не обращайте внимания, друзья. Это… бывает. Однако пора кончать… Послезавтра вам, Семён Александрович, нужно быть в Москве. Мы достанем вам билеты на поезд. Прибудете в Москву вовремя, сможете и Его застать…
Семён хотел было что-то возразить, но передумал. В конце-то концов, подумал он, разве это не прекрасный шанс попасть в Москву? И тут же ответил себе – нет, не прекрасный. Но всё же шанс.
– А как же они с такой головой в Москву поедут? – спросила женщина из толпы.
– Может, пилюль ему дать? – спросил какой-то парень, с надеждой посмотрев на доктора.
Но тот лишь покачал головой:
– Увы! В больницу, только в больницу. Иначе нельзя.
– А что, если мы… Если мы попросим о помощи у Мануйлихи? – робко спросил кто-то.
В помещении повисла тишина. Слышно было, как в комнатах наверху кто-то кашляет.
– Кто эта Мануйлиха? – спросил непонимающе Семён.
– Ведьма, – ответил доктор.
– Ведьма? – Семён охнул. – Вы с ведьмами, стало быть…
– Нет-нет, не подумайте, не подумайте, – замахал руками Степан Трофимович. – Мы ведь не то, чтобы постоянно! Это так только, по нужде…
Вот, хотя бы, вас выручить.
– Простите, не понимаю.
– На автомобильной станции. Там больно уж много, больно уж много было наших врагов. Мы бы, конечно, могли и с револьверами туда сунуться, но опасно уж очень… Помещение маленькое, народу много – постреляли бы друг друга, и всего делов, и всего делов. Да и вас могли бы задеть. Вот в таких с-с-случаях, мы и прибегаем к помощи ведьмы… Одной только ведьмы.
Помните, как наши враги сознание потеряли?
Семён вспомнил, как под потолком появилась зелёная птица, как она вспыхнула и повалила этим светом полицейских.
– Ну, – только и сказал он.
– Её это рук дело, – сказал кто-то из толпы. – Берёт она недёшево, зато результат-с…
– Да неужто в Ярославле ведьмы могут свободно промышлять? Неужто их тут не ловят?
– Ловят, как и везде, – вздохнул Степан Трофимович. – Но Мануйлиха умеет прятаться, умеет прятаться. Сколько на неё облавы ни устраивали, она всё уходила. А поодиночке к ней все боятся сунуться. Так только, толпой нахлынут – а её уж и след простыл, и след простыл…
– Так что же, она, эта ваша Мануйлиха, и врачевать умеет?
– Умеет, как же не уметь, – сказал выступивший вперёд детина. – Меня в том году в поле косой посекли, во…
Он закатал штанину, показывая длинный и страшный шрам на ноге. -…Так если б не она – остался б хромой.
– Ясно, – сказал Семён. – Но, знаете, вот что-то не уверен я…
– Мы тоже, тоже стараемся её избегать, – поспешил заверить его Степан Трофимович. – Но иногда, вы знаете… Иногда цель оправдывает средства.
Семён подумал о научном собрании, о своём проекте двигателя на фотогене, и хмуро кивнул.
Вскоре Степан Трофимович выпроводил всех из квартиры и оставил Семёна одного. От эмоций прожитого дня у Семёна разболелась голова.
Промучившись часа два и даже разок всплакнув, Семён всё-таки уснул.
Разбудили его, когда солнце уже заливало комнату ярким светом. Открыв глаза, Семён увидел перед собой Степана Трофимовича.
– Проснулись? – спросил тот извиняющимся тоном. – Извините, что бужу. Но пришла Мануйлиха. Нужно принять, она долго ждать не станет, не станет.
У Семёна раскалывалась голова, дико хотелось пить и в то же время тошнило, но он только просипел:
– Хорошо.
Через минуту в комнату вошла низенькая плотная женщина лет пятидесяти, закутанная в шали и платки. Когда она села на табурет у постели Семёна, тот понял, что перед ним цыганка. Кудрявые и чёрные-пречёрные волосы, тёмные глаза и смуглая кожа. Улыбнувшись, она показала целый ряд золотых зубов.
– Оставь-ка нас, миленький, – обратилась она к Степану Трофимовичу.
Тот кивнул и вышел.
– Ну что, сердце моё? Головушка болит? То-то и оно, что болит, – начала цыганка. – Получил ты вчера по головушке неплохо, да ещё и моя ворожба сверху наложилась. Оно, конечно, не так, как на остальных, подействовало, но и без следа не прошло.
Она подняла руки с узловатыми пальцами и занесла их над Семёном. Пальцы задвигались, губы зашевелились, но слов Семён не разобрал.