– Пиксхиллский миллионер, который забавляется, изображая тренера, со своей неразлучной женой.
– Задай глупый вопрос... – доносились до нас их крики.
– И получишь совершенно точный ответ.
– В самом деле?
– Мне кажется, перестань они ссориться, так сейчас же разведутся со скуки.
Я рассказал ей, как провел с ними день на скачках, в Сандауне, и о странной привычке Бенджи не прикасаться к лошадям.
– И при всем при этом он тренер?
– Вроде того. Но он еще и клиент, так что, с моей точки зрения, он в порядке.
Какое-то время она изучала мое лицо с пристрастием старшей сестры.
– Помнится, – сказала она, – ты однажды заявил, что, если бы ты ездил на лошадях только тех людей, которые тебе симпатичны, ты никогда бы не выиграл Золотой кубок.
– Гм. То же самое здесь. Я продаю свои услуги любому, кто может заплатить.
– Похоже на проституцию.
– А что не проституция?
– Научные исследования, прежде всего. Ты просто мещанин.
– И Голиаф был мещанином... а ведь гигант.
– И убит из рогатки.
– Исподтишка.
– Лиззи улыбнулась.
– Я по тебе соскучилась.
– Я тоже. Расскажи о профессоре Куиппе.
– Знала же, не надо мне было этого говорить. Ты ничего не пропустишь мимо ушей.
– Ладно, рассказывай.
– Он славный. – Она не защищалась, чувствовалось, что он ей нравится. Хороший признак, если припомнить характеры некоторых ее прошлых бородачей. – На пять лет моложе меня, обожает кататься на лыжах. Мы ездили на неделю в горы. – Лиззи просто мурлыкала. – Гоняли наперегонки с гор.
– Гм... Бородка какого цвета?
– Никакой бороды. Ты поросенок. И усов нет. Это уже звучало серьезно.
– Чем занимается? – спросил я.
– Вообще, органической химией.
– А!
– Еще одно “а!” – и сам анализируй содержимое твоих пробирок.
– Ни одного “а!” больше не слетит с моих уст. Мы съели хрустящую утку, а когда пили кофе, Бенджи Ашер отвлекся на достаточное время от своей жены, чтобы заметить меня.
– Фредди! – заорал он во всю глотку, заставив головы всех присутствующих повернуться в его сторону. – Иди сюда, засранец ты этакий.
Пожалуй, проще было не сопротивляться. Я остановился у их столика и поздоровался с Дот.
– Присоединяйся к нам, – скомандовал Бенджи. – Тащи свою красотку.
– Это моя сестра.
– Знаем мы этих сестер.
Бенджи слегка перебрал. Дот чувствовала себя неловко. По сути, только ради нее я пошел и уговорил Лиззи перейти на другую сторону зала.
Мы согласились выпить кофе, предложенный Дот, и отказались от больших рюмок портвейна, на которых настаивал Бенджи. Когда он приказал принести ему еще стакан, Дот как бы между прочим сказала:
– Сейчас он на стадии импотенции. Далее последует паралич.
– Стерва и сука, – прокомментировал Бенджи. Лиззи смотрела на них широко открытыми глазами. Дот продолжала:
– Проблевавшись, он станет рыдать крокодиловыми слезами от жалости к самому себе. И еще называет себя мужчиной.
– Предменструальная лихорадка, – усмехнулся Бенджи. – Хронический случай.
Лиззи смотрела на их красивые лица и прекрасную одежду, на бриллианты на пальцах Дот и золотые часы Бенджи. Комментарии были излишни. Эти люди получали удовольствие не от денег, а от злости.
– Когда поедешь в Италию за моим жеребенком? – спросил Бенджи.
– В понедельник, – предложил я. – Нам потребуется три дня. Вечером в среду он будет здесь.
– А кто поедет? Только не этот Бретт. Майкл сказал, кто угодно, но не Бретт.
– Он уволился. Так что не Бретт.
– Пошли Льюиса. Майкл за него горой, да и моих лошадей он частенько возил. Жеребенок дорогой, ты знаешь. И пошли кого-нибудь присмотреть за ним по дороге. Этого пошли, как его, Дейва. Он справится.
– А с ним трудно справиться?
– Ты же знаешь жеребят, – многозначительно сказал Бенджи. – Пошли Дейва. Будет порядок.
– Не могу понять, – заметила Дот, – почему бы не поставить его в конюшню в Италии.
– А ты попридержи язык, когда тебя не спрашивают, – рявкнул на нее муж.
Пытаясь прекратить перепалку, я рассказал, что мы сегодня перевезли целый фургон старых лошадей из Йоркшира и что, как я понял, пару из них он собирается пристроить у себя.
– Этих старых развалин? – воскликнула Дот. – С нас уже хватит.
– А у вас уже есть? – спросила Лиззи.
– Они сдохли, – ответила Дот. – Это ужасно. Я больше не хочу.
– Так не гляди на них, – вмешался Бенджи.
– Ты же ставишь их прямо под окном гостиной.
– Тогда я их поставлю прямо в гостиную. Будешь довольна.
– Ты ведешь себя как ребенок.
– А ты – как последняя дура.
– Было очень приятно с вами познакомиться, – вежливо сказала Лиззи и встала, собираясь уходить.
Когда мы уже уселись в “Ягуар”, она спросила:
– Они всегда так?
– За пятнадцать лет могу поручиться.
– Страшно подумать. – Она умиротворенно зевнула, глаза у нее слипались. – Какая чудесная сегодня луна. Вот бы полетать.
– Но ты же не улетаешь сегодня?
– Да нет, это я по привычке. О небе всегда думаю с точки зрения полета, вот как ты о земле – мягкая или жесткая для лошадей.
– Наверное, ты права.
Она удовлетворенно вздохнула.
– Хорошая у тебя машина.
“Ягуар”, мягко урча, несся сквозь ночь – мощный, знакомый до последнего винтика – лучшая машина, которая когда-либо у меня была. В последнее время жокеи стали предпочитать скоростным машинам средние семейные универсалы, хоть и сверхнадежные, но тоскливые. Мой послушный, вызывающего цвета “Ягуар” уже не сочетался с той серьезной новой публикой, что заполняла раздевалку на бегах.
“Им же хуже”, – подумал я. Если вспомнить, я много смеялся в те годы. И ругался, и залечивал синяки, и кипел от злости, если считал, что со мной обошлись несправедливо. И чертовски был счастлив.
Последний отрезок дороги от ужина до постели лежал мимо фермы. Я автоматически сбавил скорость, чтобы поглядеть на ряд сверкающих в лунном свете фургонов. Ворота были открыты, что означало, что один или два фургона еще не вернулись. Пока я ехал до дома, то все думал, кто бы это мог быть.