– Если у вас есть копии, будет лучше, если я их проверю до ухода, – заявил он.
– Есть.
– Но ваши девушки в конторе сказали, что они уже давно перестали делать копии.
– Знаю. – Я помолчал. – А секретарша Майкла Уотермида делала копии? Он поколебался.
– Не уверен, должен ли я вам говорить.
– Профессиональная тайна?
– Вроде того.
– Она все равно скажет Изабель.
– Тогда... вообще, да, она делала, и на ее гибких дисках с копиями тоже Микеланджело. Мне пришлось там весь комплект чистить.
– Так что их отчеты не пропадут.
– Скорее всего нет.
Он закончил установку и с жизнерадостной жалостью посмотрел на меня.
– Вам надо поучиться, – сказал он. – Прежде всего вам надо знать, как предохранять гибкие диски. Я мог бы вас научить, хоть вы и старый уже.
– А вы давно занимаетесь компьютерами? – спросил я.
– Как только научился держать в руках ручку.
“Как я ездить на лошади”, – подумал я.
– Я приду на занятия, – пообещал я.
– Правда? Чудесно. Просто чудесно.
После его ухода мне удалось досмотреть все скачки в Челтенгеме и не заснуть. Мне было одновременно горько и приятно видеть, как конь, которого я когда-то тренировал и в которого вложил столько сил, выиграл Золотой кубок.
На нем должен был выступать я. Я мог бы... Что ж, с меня хватит и воспоминаний о его первых победах, например в двухмильной барьерной скачке. Или о его первом стипл-чейзе, который он выиграл, обойдя всех соперников, хотя чуть было не проиграл, замешкавшись на финише. Я ездил на нем восемь раз, и каждый раз побеждал. И вот он снова, все еще “звезда”, хоть ему уже девять лет, стремительно несется к финишу, и все в нем есть – и выносливость, и мужество – предел мечтаний жокея.
Черт бы все побрал...
Я постарался стряхнуть с себя тошнотворную жалость к самому себе. “Давно пора забыть”, – сказал я себе. Какое-то время было позволительно потосковать, но через три года уже хватит оглядываться назад, в прошлое. Только мне почему-то казалось, что я не смогу избавиться от ностальгии, пока последняя лошадь, на которой я когда-либо выступал, не попадет в центр для престарелых. Да и тогда вряд ли, если на моем пути опять встретится какой-нибудь Петерман.
Не успел я выключить телевизор, как зазвонил телефон и я услышал удивленный голос Лиззи.
– Привет! А я думала, попаду на автоответчик. Что же ты не в Челтенгеме?
– Не поехал.
– Да уж вижу. А почему? С головой все в порядке?
– Ничего страшного. Все время хочется спать.
– Естественное желание. Не противься ему.
– Слушаюсь, мэм.
– Спасибо, что одолжил мне Азиза. Крайне занимательный молодой человек.
– Чем же?
– Чересчур умен для своей работы, так бы я сказала.
– Почему ты так думаешь? Зачем мне дураки?
– Большинство водителей вряд ли в состоянии обсуждать периодическую систему элементов, да еще на французском.
Я рассмеялся.
– Поразмысли над этим. Теперь так, – перешла она к делу, – готов результат по твоим пробиркам.
Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о каких пробирках идет речь. Видать, мозги у меня еще не в полном порядке.
– Ах, пробирки, – наконец сказал я, – чудесно.
– Каждая содержит десять миллилитров жидкости для транспортировки вирусов.
– Чего?
– Ну, если точнее насчет составляющих, то жидкость содержит бычий белок, глютаминовую кислоту и антибиотик, который называется гентамицин, и все это растворено в дистиллированной воде.
– Знаешь что, – сказал я, хватаясь за карандаш, – давай-ка еще раз и помедленнее.
Она засмеялась и выполнила мою просьбу.
– Но зачем это? – спросил я.
– Я уже сказала, для перевозки вируса.
– Какого вируса? – Мне вдруг припомнился Микеланджело, что было явной несуразицей. Микеланджело потребовалась бы совсем другая тара.
– Да любого вируса, – сказала Лиззи. – Вирусы крайне таинственны и так малы, что с трудом различимы даже под микроскопом. Обычно мы сталкиваемся уже с результатами. Можно также разглядеть антитела, вырабатываемые организмом для борьбы с вирусами.
– Но... – Я помолчал, пытаясь собраться с мыслями. – Там в пробирках был какой-то вирус?
– Неизвестно. По-видимому, да, ведь пробирки были тщательно загерметизированы и перевозились в термосе, а термос нужен, чтобы поддерживать пониженную температуру, скажем четыре градуса Цельсия, но ведь у тебя этот термос находился несколько дней, так?
– Сегодня ровно неделя, как его привезли в одном из моих фургонов.
– Я так и думала. Что же, вирусы могут жить вне живых организмов очень непродолжительное время. Подобная жидкость используется для перевозки зараженного вирусом материала в лабораторию на исследование, а также для заражения другого организма в научных целях. Но вирусы и в этой среде живут очень недолго.
– Сколько?
– Мнения расходятся. Одни говорят, только пять часов, другие настаивают, что до двух суток. После вирус гибнет.
– Но, Лиззи...
– Что?
– Я что-то ничего не понимаю.
– И не один ты, – сказала она. – Существует около шестисот известных вирусов, а на самом деле их может быть вдвое больше, и все они неопределимы на взгляд. Они – части ДНК, в оболочке из белка. По форме – цилиндрические или многоугольные, но на взгляд нельзя определить, на что они способны. Это тебе не бактерии, которые можно сразу же идентифицировать по внешнему виду. Большинство вирусов похожи. Они существуют, проникая в клетки живого организма, где и размножаются. Это и человека касается. Грипп, простуда, полиомиелит, оспа, корь, краснуха, СПИД и десятки других болезней переносятся вирусами. На что они способны – знают все. Откуда они берутся – никто. Некоторые к тому же постоянно изменяются. Вспомни грипп.
Я долго молчал, размышляя над услышанным, пока она не спросила: