Вслушиваясь в грохот боя в той стороне, гляжу на разноцветные трассы ракет, на черные взрывы, озаряемые огненными сполохами орудийных выстрелов. Как вы там? Все эти три недели я знаю о тебе и твоих орлах только то, что сообщаешь ты в коротких бодрых записках — их привозят нарочные и связные, которые доставляют тебе сведения о делах нашей роты. Я не могу поверить тону твоих записок — уж слишком они коротки. Наверное, у вас жарко. Да и грохот боя подтверждает это.
Как-то поздним вечером, когда я стояла на краю села, вглядываясь в ночь, подошел Жора Прокопьев. Постояв рядом, сказал, как бы раздумывая, что, наверное, следует послать к тебе мотоциклиста с внеочередным донесением. Боясь ошибиться, я ждала, когда ротный сам предложит мне ехать с мотоциклистом. И он произнес загодя решенное с таким торжествующе-веселым притворством, словно решение это осенило его лишь сию секунду.
— Командира роты автоматчиков ко мне, — приказал он, и я помчалась в село. Отыскав старшего лейтенанта, передала ему распоряжение Жоры, а сама побежала к танку, вкопанному в саду, чтобы переодеться в комбинезон.
И вот я сижу в коляске мотоцикла. Лента шоссе в призрачном лунном свете, и, наверное, из-за этого все вокруг и сама поездка на свидание с тобой кажутся нереальным. Навстречу нам стремительно приближается огненно-алый горизонт. Громкое уханье орудий все сильнее сотрясает землю. Яркие огненные сполохи вырывают из тьмы стены и крыши домов, сараев, верхушки деревьев. Село лежит в неглубокой плоской ложбине, все охваченное пламенем. Четкие прямые огненно-белые линии горящих домов розовеют, темнеют, как остывающая спираль электроплитки, потом медленно рушатся в огонь, и тогда высокое пламя взвихривается в черное, смоляное небо. Оно тут же оседает, это пламя, и вспыхивает все слабее, слабее, будто птица, взмахивающая перебитыми крыльями, а успокоившись, покорно-лениво долизывает головни рухнувших балок и перекрытий.
Тревожно. Жутко. Окраина пристреляна немцами: в зареве пожаров то в одном, то в другом месте возникают фонтаны взрывов. Испуганно мычат, мечутся среди огня коровы.
Село кажется безлюдным. А где же ты? Где танки?
Впереди на дороге завал. Старшина останавливает мотоцикл: надо искать проезд. И вдруг рядом раздается громкий резкий окрик:
— Стой! Стрелять буду! — По обе стороны мотоцикла вырастают солдатские фигуры с наведенными на нас автоматами.
— Связной. К первому, — отвечает мотоциклист.
— Сержант, проводи! — приказывает тот же резкий голос.
— Есть, проводить, — с готовностью отвечает автоматчик.
— Гошка, чертяка, язви тебя в душу! — узнав его, добродушно ругается мотоциклист.
— Ванюха! Здорово были! — обрадованно кричит автоматчик. — Кто это с тобой? — Посветив в мою сторону фонариком, вежливо наклоняет голову: — А, здрасьте.
— Ну, садись за мою спину, сержант Гоша, — приглашает мотоциклист.
— Тю, чудило! — смеется Гоша. — Куда же ты, старшина, покатишь тут на своем драндулетишке? На тот свет? Слезайте-ка, пешочком пошлепаем. А драндулетишко пусть в кювете поотдыхает.
— У вас тут жарко, видать? — осведомляется мотоциклист.
— Ничего, дюжим, — бросает вдогонку нам часовой и, скатившись с асфальта, исчезает в ночи.
Мы идем куда-то в обход, стороной — то ли высокими зарослями кустарника, то ли молодым леском. От зарева, оставшегося слева, темнота кажется еще более непроглядной. Хлещут по лицу ветки. А мы все идем, идем, и уже кажется, что деревня осталась далеко позади. Но сержант шагает быстро, уверенно, так, что мы едва поспеваем за ним по узкой, едва различимой в свете луны тропинке. Наконец лесок кончился, и перед глазами сразу выросли черные контуры строений. Гоша свернул налево, миновал четыре или пять домов. У ворот следующего, не останавливаясь, назвал кому-то невидимому пароль. Мы вошли во двор. В сквозном коридоре, надвое разделяющем двор, виден был силуэт часового.
— Свои, — бросил сержант. Войдя в коридор, открыв невидимую дверь, предупредил: — Тихонечко. Ступеньки вниз идут.
Спускаемся в подвал. В углу слева на полу горит лампа из снарядной гильзы. Справа, прислоненные к стене, рядком стоят автоматы. А в глубине подвала на соломе вповалку спят солдаты — танкисты в танкошлемах и комбинезонах и автоматчики в шинелях. Комбинезоны танкистов одинаково измазучены, и, лишь увидев планшетку на длинном узком ремешке, переброшенном через плечо, догадываюсь, что офицер, лежащий на спине, — ты.