– С каких это пор я стал незаметным, милая? Куда ты смотрела, что не видела меня?
– Я смотрела на него, Тони. – пояснила Галочка с легкой улыбкой на своих очаровательных губках. Я холодно улыбнулся (у меня в руках была вазочка с тающим мороженым, поэтому я очень надеялся на то, что из рук холод перешел в холодную улыбку):
– Думай о том, что говоришь, девочка моя. А то я сейчас как заревную!
Может, получилось резковато. Офигенно ослепительный блондин самодовольно усмехнулся, видимо, под грузом обстоятельств решив, что отбил у меня любимую женщину (все это было совсем не так, она сама отбилась от рук, мерзкая девчонка!). Галя же рассмеялась в ответ на мое предположение. Она всегда была очень резка в суждениях:
– Твоя ревность была бы оправданной, если бы я любила тебя. Но ведь это не так!
– Я думаю, ты меня любишь! – усмехнулся я. Уж очень горячей показалась мне ее речь. Мороженое продолжало таять. Галочка покачала головой:
– Если уж выбирать, то я выберу его. – она указала на блондина, и он открыто и нагло расхохотался.
Мои движения были полностью рассчитаны, не даром же я программист. Я сделал шаг к блондину, и содержимое вазочки с мороженым украсило его начесанную шевелюру. Все равно я не стал бы доедать. Я не люблю растаявшее мороженое. После того, как лакомство залепило шевелюру и физиономию нового Галочкиного увлечения, я улыбнулся самой прелестной из своих улыбок, поцеловал ее нежно-нежно, пока она не поняла, что случилось, и произнес, крайне довольный собой:
– Ну, вот видишь, я уже и ревную!
После этого мне осталось только заплатить по счету и отправиться восвояси, что я и сделал. Ах, чего не сделаешь ради любимой девушки... вернее, женщины, но к черту эти уточнения. Жаль, что в руках у меня была всего лишь вазочка с мороженым. Но этот поступок, по крайней мере, принес мне удовольствие.
3
Они неслись по скалистой равнине. Ветер трепал его светлые волосы и черные, клочковатые волосы кентавра. Его четвероногий друг бежал изо всех сил, ибо ставкой в этой гонке были их жизни. Кентавр держал в руках тяжелый щит и длинное копье. Маг держал в руках короткий меч, но был практически беззащитен, потому что в другой его руке подрагивал серебряный жезл. Если маг опустит жезл теперь – разверзнутся хляби небесные, и никто с точностью не предскажет, что с ними может случиться. Эта бешеная скачка длилась уже второй день, и много преград было пройдено получеловеком и магом. Ни один враг не смог их задержать.
Кентавр не знал, куда он несет своего хозяина и друга. Он подчинялся магу так же автоматически, как и долгое время до того, только сейчас дорога длиннее и опаснее, а так все по-прежнему, так же в руке у мага неизменный жезл и он сумеет удержать в узде небесные силы еще некоторое время, пока они не достигнут компромисса, или пока мага и кентавра не догонят те злобные твари, что преследуют их.
Маг делает несколько пассов. Взмах жезлом – и земля начинает расходиться. Гигантский прыжок кентавра – и вот они уже по другую сторону огромной трещины в земле. Маг с болью смотрит на расщелину. Когда-то это была его любимая страна, да и теперь он не стал относиться к этой земле хуже только потому, что его гонят по ней, преследуя, как дичь.
Кентавр тяжело вздыхает и переходит с карьера на рысь. Это и его земля тоже, его любимые земли, земли, на которых он пасся жеребенком. Здесь он познакомился с магом, здесь они стали друзьями, а сейчас они несутся прочь по этой каменистой равнине от бешеных псов, посланных силой злобной и злонравной.
Человек и кентавр в последний раз оглядываются и продолжают свой безумный бег. У них появилась надежда на спасение, и они постараются сделать все возможное, чтобы превратить надежду в реальность.
* * *
Прошла неделя с тех пор, как я неплохо повеселился в кафе. Галочку я с того времени не видел и не удивлюсь, если она до сих пор дуется на меня за некорректное обращение с тем миловидным блондином. Черт возьми, когда они вообще успели познакомиться? Питеру про развязку разговора в кафе я рассказывать не стал, сказал, что просто поговорил с Галочкой и все для себя выяснил.
Я по-прежнему ходил улыбающийся и сияющий, полностью погрузился в работу, решив, что хватит с меня женского внимания. Я оставляю женщин в покое хотя бы месяца на два, чтобы успокоиться и вытравить из своего сознания образ Галины. В эти два месяца женскому населению с моей стороны ничего не грозит, потому что я буду на редкость понятен, мил, кроток, предупредителен, внимателен, но не более.