А мой-то умный человек, почти директор библиотеки…
— Понимаете, отцы, — говорит, — название ничего… веселое. Только ведь оно ничего не дает… А если наладят горячую и холодную воду, канализацию…
Они помешались на своей канализации! Ничего их так в будущей жизни не привлекает, как эта канализация. За канализацию они готовы жизнь отдать. Если б в наш город прибыли шпионы, точно знаю: никого у нас на доллары не купить, люди непродажные. Но если эти шпионы дотумкают и начнут их канализацией соблазнять — не знаю. Даже страшно становится за хорошее будущее, про которое Лина Романовна рассказывает.
Получается, одни мы — вояки за Кукуевку, а ведь на ней сотни человек живут. Я сказал «мы» по привычке. Винт тоже все время в лес глядит.
— Говорил тебе, — тащит Винт, — лучше с учителями не связываться… Придумай ты ей название, ну ее к шутам.
— Улица Радости, — сказал я. У меня от этого грандиозного названия рот ведет, как если б я незрелой брусники наелся. — Не все такие продажные, как ты, Винт. Есть еще у нас порядочные люди…
— Покажи, — говорит Винт, — что-то мне они не попадаются…
Расшибусь, думаю, а найду таких людей. И не только из-за принципа — страшно одному против всех идти. В компании всегда полегче.
Сели мы с Винтом на велосипеды и подались за город, в деревню. Может, до них слухи о предстоящей канализации не дошли?..
Осень сегодня выдалась сухая, чистая. Тихо было за городом, каркали только вороны на столбах, шуршали шины, поскрипывала педаль на велосипеде Винта, а то вдруг налетал ветер, и крепкие еще листья ударялись о стволы и ветки.
Приехать в деревню Кресты мы опоздали. Еще издали услышали стук молотка, а потом за поворотом увидели человека. Он прибивал новую табличку к столбу, который обычно стоит перед каждым жилым местом. На дощечке строгими буквами было написано: «Дер. Демократия». Дяденька кончил свою работу, сунул молоток в карман и отступил, смотрел на чистую табличку и на то, как ловко он ее приколотил.
— До Крестов далеко? — спрашиваем.
— Хана Крестам, кончились.
— Мы про деревню, не про религию.
— И я про то же. Вон что от Крестов осталось.
От них действительно мало осталось — старая, темная табличка «Дер. Кресты». Она валялась в кювете, никому не нужная.
— Кресты — это означает перепутье, росстани. При чем здесь Демократия?
— Демократией быть лучше, чем перепутьем. А если кому нравится, пусть живет в Перепутье. Вон забирайте таблицу и повесьте у себя в поселке. Ляпнул кто-то сдуру «Кресты», а мы мучайся. Вон там село — Китайка называется, — и ни одного китайца сроду не было.
— Так просто не бывает. Значит, была какая-то история.
— Кому она нужна, эта история! — Дядька уже из себя выходит. — Без нее забот полон рот. Картошку убирать не успеваем. А они тут — перепутье. Надо такое выдумать…
Человек сердился, наверно, он сам придумал новое название, и ему нравилось.
Поехали мы в село Китайка. Так, для интереса, если уж в Кресты опоздали.
Село Китайка было в стороне от асфальта, километров шесть. Уже на подъезде встретили мы пацанят деревенских и спросили:
— У вас китайцы не живут?
Можете себе представить — живут! Мы думали, ребятишки над нами смеются, — ничего такого, запросто:
— Они вон в том доме живут, с зеленой крышей.
Подъехали мы к дому с зеленой крышей. Чудеса, да и только! У калитки играют в песке два симпатичных китайчонка.
— Здорово, китайцы! — говорит Винт.
Они маленькие, не понимают, друг за дружку прячутся.
— Даже не верится, — говорит Винт, — они, наверно, еще с татаро-монголами пришли и остались.
Мы во двор. Там девушка — тоже китаянка — мыла крыльцо. Разогнулась, глянули на нас с красивого лица черные длинные глаза.
— Здравствуйте, — произносит она по-русски лучше, чем мы, — вам кого?
Мы растерялись и не знали, с чего начать. Винт вдруг разошелся:
— Вы китайский уж, наверно, и не помните?
Девушка захохотала. Зубы у нее были блестящие и белые, даже не верилось, что такой белый цвет бывает. Она прикрыла тонкой ладошкой рот и сказала приятно по-китайски: проходите, мол, дорогие гости, показала рукой на дверь и поклонилась по ихнему обычаю. Вежливый народ китайцы.
Ладно, входим в дом. Все как и у всех — мебель, телевизор, видик. Сидит за столом взрослый человек китайского вида, только не очень приветливый. Мы поклонились ему, как девушка нам, то есть прижали правую руку к сердцу. Мужчина, видать, ничего не понимает, а девушка кланяется нам в ответ, показывает на диван садиться. Сели. Девушка сказала мужчине по-своему.
— А что вы хотите? — спросил мужчина.
— Понимаете, мы любители русского языка. Вот есть такое село Кресты, от слова «перепутье», «перекресток». А у вас Китайка… От чего происходит такое название? От китайцев?..
Мужчина хлопнул об стол рукой, только чашки запрыгали. Красавица китаянка завизжала от смеха, а этот китаец так раскричался на своем языке, что и переводить не надо — ясно, о чем разговор.
Выбрались мы из дому, девушка за нами, а он нам вслед:
— Я найду, кто вас научает! Я найду!!! Я знаю кто!!
Потом он пошел чехвостить эту красавицу, она ему в ответ — и началась у них ругань.
Ведем велосипеды по улице, догоняет нас девушка.
— Эх, ты, — говорит Винт, — такая красивая, где только врать научилась!
— У каждого человека какое-нибудь прозвище в деревне. У нас — Китайцы. Мы недавно сюда приехали. А у брата юмора нет. Я его воспитываю. Извините меня, пожалуйста. Зато я вам помогу.
— Помоги, — говорю я. — Только чем?
— Вон в том доме живет самый старый в селе дедушка. Он все про историю вам расскажет. Зовут его Мордарий Серафимович.
— Ладно врать-то! — сказал Винт. — Таких имен не бывает.
Бывают такие имена. Дед оказался настоящей находкой для тех, кто понимает. Он пас козу и соскучился по разговору.
Кресты действительно от перекрестка, от росстани. Так вот, на этих росстанях кончался водный путь и начинался сухопутный. Отсюда пошли Кресты. Китайка никакого отношения к китайцам не имела, и китайцы здесь не живут. Недавно поселились узбеки. Многие узбеков не видели и прозвали их Китайцы.
Название Китайка на самом деле пошло от слова «кидай-ка». Было дело еще под монголом. Сидел на Крестах князь. Богатый, сильный. Он с купцов, которые мимо с товарами проходили, брал налог. Татары князя обложили данью. Жадным татарам все казалось мало — назначили дань побольше. Получили больше и поняли — богатый люд на Крестах. Снарядили тьму воинов. Князь выставил свою рать. Началась сеча. Князя и дружину разбили. Дал он тягу со своим верным слугой, с казной великой. Слышат — татары вдогон. Тогда и крикнул князь своему дружиннику: «Кидай-ка». Бросили они казну, но уйти все равно не сумели. Взяли их в полон. Князя, говорят, и не довезли, помер от ран. А дружинника пытали, все про казну спрашивали. Он рассказал, как князь приказал казну бросить. А место он вроде не помнит. Пытали, пытали его. Несколько мест он указал, а казны нет. Так и замучили парня. Думается, знал дружинник место, говорить не захотел.
Мордарий Серафимович помолчал. И мы помолчали.
— А большая казна была? — поинтересовался Винт.
— Двадцать таких Китаек построить можно было, — сказал дед.
— А сейчас, по нашим ценам? Чего можно?
— Пять квартир, пять машин и до конца жизни лежать на печи и поплевывать в потолок… Или с удочкой на берегу реки сидеть…
— Ладно лапшу-то на уши… — не поверил Винт.
— Чево лапша? — не понял дед.
— Он говорит… сомневается. Может, это просто легенда, враки.
Мордарий Серафимович не любил просто «ля-ля». Поднялся легонько, ходко по улице затопал, коза за ним идет, никуда не девается. Мы за ними.
Остановились у одного забора. Там человек в огороде что-то копает. Мордарий Серафимович нам подмигнул, кричит через забор:
— Петр, чего копаешь-то?
— Да вот, — отвечает Петр, — погребку хочу выкопать, а то овощи хранить негде.