Строгий староста успешно боролся с пороками общества, закрывая «притоны», выселяя неблагонадежных на самые дальние хутора, к лесу, за реку, а собственного сынка удержать в рамках не мог.
На прямую дорогу к дому Левко вышел не раньше полуночи. Сейчас только спуститься с невысокого холмика и вот оно — Подгорское. Как на ладони. Белеет в долине, точно ночная кувшинка в пруду. Большая круглая луна серебрила дорожку с холма, и загулявший сынок старосты не боялся заплутать. Хотя ноги слегка заплетались.
Луна светила в спину, тень парня ползла впереди него. В какой-то момент ему показалось, что тень двоится. Левко был не настолько пьян, чтобы не понять — две тени для него одного слишком много. Он резко обернулся:
— Ты?! Чего те…
В свете луны блеснуло лезвие длинного кривого ножа. Больше Левко ничего сказать не успел.
2.
Наутро во дворе, где жила Тоня, всех родных поднял на уши истошный визг старшей дочери. Собака сонно выползла из будки и удивлённо гавкнула, а потом тоненько завыла, в тон молодой хозяйке.
— Ты что, шальная? Всех перебудила! — крикнула из окна мать. — Чего там?
— Там!.. Там!.. — Тоня только показывала пальцем, но не могла членораздельно говорить. Вскоре родные поняли, дело серьёзно. Отец с ружьём выскочил за ворота, но никого не увидел. Улица ещё спала. Мать отпаивала Тоню ключевой водой, младшая сестра матери мигом закрыла ставни и двери, не выпуская во двор детей. Собака выла.
На заборе, среди верхних кольев, висела отрубленная по локоть рука.
— Какие шутки? Это ведь не свиное копыто! — сердился отец Тони, переругиваясь с соседями, которых возмутил шум и гам спозаранку. Но вскоре ещё несколько дворов в селении стали эпицентрами таких же воплей, а то и похуже.
Неразлучным приятелям сынка старосты Хоме и Грицику тоже подкинули на заборы «подарочки» — ноги, отрубленные чуть выше сапог. Вторая рука — правая, нашлась возле дома Орины. К счастью, не она сама, а служанка обнаружила страшный сувенир на воротах. Возмущенные и напуганные люди, не сговариваясь, двинулись к дому старосты. Никто не понимал, что происходит, кроме двух верных приятелей, но те помалкивали. Бледные, осунувшиеся, парни только переглядывались. Оба узнали сапоги Левка, и помнили, что их предводитель ушёл вчера один, в опасный час, уже под вечер. Пока не подтвердилось, кто именно — жертва, Хома и Грицик предпочли молчать.
Но ещё до того, как отец Тони постучал в ворота старосты, всё подтвердилось.
Во дворе усадьбы, где жил староста с семьей, собаку не держали. Тот, кто подкинул через забор тело, похоже, это знал. Мать Левка наткнулась у порога на что-то неузнаваемое, залитое кровью. Но единственного уцелевшего кусочка вышивки на воротнике хватило, чтобы жена старосты признала тело сына. И заголосила, ничего не видя и не слыша вокруг. Ей не нужно было дожидаться страшных новостей от соседей, она сама могла им рассказать, что их единственного сыночка зверски убили.
Примерно в то же время на площади посреди селения молочник, привыкший, что именно он встаёт раньше всех и объезжает спящие дома, нашел голову и хотел в ужасе бежать… но пересилил себя и принёс страшную находку в дом старосты. Тогда уж всякие сомнения отпали.
— Сыночек! На кого ж ты нас… — рыдала жена старосты. Ее муж каменно молчал. Всех волновал один вопрос, который мать Левка озвучила первая: — Какой же изверг это сделал?!
Тут приятели покойного больше не могли сдержаться. Переглянувшись, Хома и Грицик наперебой рассказывали. Что вчера были вместе, как расстались, что во всём виноват двоедушник Марко. Вчера Левко ругал его при всех, и вот…
— Пошлите за урядником, — глухо приказал староста. — И соберите всё для похорон. Убийца нашего сына пожалеет, что родился на свет. Я разберусь, я этого так не оставлю! А вы… — он грозно указал пальцем на приятелей сына. — Сидите по домам. Василь Семенович приедет, расскажете ему всё подробно! Не плачь мать, слезами делу не поможешь. За наше горе кто-то дорого заплатит! Ох, сыночек, сыночек… что тебя понесло одного в проклятую темень! Кого ты там встретил?.. Кто ответит за твою смерть?