Вот это я понимаю, землю выделили. От души, душевно, в душу. А чего ещё ожидать? Что мне Бахчисарай подарят? Золотые прииски? Плантации с пряностями? Разберусь, не впервой начинать с нуля.
Мне дали бумагу, и я записывал всё, что говорили жители через Мустафу. Схематично набрасывал карту территории, отмечал проблемные участки, делал пометки о первоочередных задачах.
Потом я отправился осматривать деревни лично. Первая, самая большая, состояла из нескольких десятков глинобитных домов, покрытых соломенными крышами. Центральная площадь с полуразрушенным колодцем, несколько лавок с жалкими остатками товаров. Тощие куры бродили по пыльным улицам, выискивая что-то в земле. Старики сидели в тени домов, женщины занимались хозяйством, дети — единственные, кто ещё сохранил энергию, — играли в какую-то игру с палками и камнями.
Вторая деревня выглядела ещё хуже. Многие дома заброшены, поля заросли сорняками, сад высох. Жители — измождённые, с пустыми глазами — едва выживали, собирая то, что ещё можно было найти на полях.
Третье селение специализировалось на разведении овец, но стадо сократилось вдвое из-за болезни и недостатка пастбищ. Загоны для скота были почти пусты, шерсть, которую показали мне, оказалась грубой и редкой.
Четвёртая деревня — когда-то мельничная — теперь стояла без дела. Мельница разрушена, владелец убит во время одного из набегов. Запасы зерна давно истощились, и жернова покрылись пылью.
Пятый населённый пункт — самый дальний от границы — пострадал меньше всех. Там ещё сохранились некоторые хозяйства, был скот и даже действовала небольшая кузница, хотя металла для работы почти не осталось.
Шестая деревня, ближайшая к границе, почти полностью разорена. Осталось лишь несколько семей, ютившихся в полуразрушенных домах, предпочитавшие риск смерти позору бегства.
Осталось только придумать, как тут всё по-быстрому наладить. Земля, которая мне ничего не приносит, — не нужна. А здесь есть потенциал. Время — вот, чего точно мало, и ещё одного Магинского. Тогда бы дела пошли куда быстрее.
Я огляделся. Солнце начало клониться к закату, окрашивая безжизненную землю в оранжевые и красные тона. Странная красота была в этом выжженном пейзаже — суровая и печальная.
Сказал, что мне нужно несколько часов, чтобы подумать. Дальше у нас официальная часть приветствия меня как бея Магинского. Потом введу в курс дела «крайне полезную» жену и пойду к своим.
Мустафа кивнул и отошёл, чтобы поговорить с местными. Я остался один, присев на старый пень, служивший когда-то частью забора. В голове проносились десятки идей, планов, расчётов.
Мои размышления прервал какой-то шум. Я поднял голову. На площади собирались люди — дети, женщины, старики. Все нарядно одетые — в лучшие одежды, какие у них были. Видимо, настало время официальной церемонии.
В центре площади установили что-то вроде помоста из досок, украсили его цветными лентами, потрёпанными, но всё ещё яркими. Старосты стояли рядом, торжественные и напряжённые. Мустафа махнул мне рукой, приглашая подойти. Я взглянул в сторону шатра Зейнаб. Она вышла, окружённая служанками, и направилась к площади.
Поднявшись на помост, окинул взглядом собравшихся. Сотни глаз смотрели на меня с надеждой и страхом. Дети показывали пальцами, женщины шептались. Мустафа что-то произнёс, обращаясь к толпе. Потом повернулся ко мне.
— Я сказал им, что ты принёс мир между нашими странами и что под твоей рукой эти земли снова расцветут.
Кивнул. Хорошие слова.
Потом была церемония. Старосты подходили по очереди, низко кланялись и что-то бормотали — видимо, клятвы верности. Один из них — самый старый — поднёс мне блюдо с хлебом и солью. Я взял кусочек, попробовал. Хлеб был чёрствым, но это лучшее, что они могли предложить.
Зейнаб тоже поднялась на помост. Местные жители взирали на неё с благоговением. Для них она была словно видение из другого мира — прекрасная, ухоженная, в дорогих одеждах. Настоящая госпожа, в отличие от меня — чужака с непонятными полномочиями.
Девушка что-то сказала, обращаясь к толпе. Её голос звучал мелодично, но твёрдо. Я не понимал слов, но видел, как люди вслушиваются, как кивают, как их лица светлеют.
— Что она говорит? — спросил у Мустафы.
— Зейнаб сказала, что вы с ней сделаете всё возможное, чтобы вернуть этим землям процветание. Что она как дочь Нишанджи берёт на себя ответственность за благополучие этих людей. И они не будут забыты, как это случилось во время войны.