— Жаль, — хмыкнул я, уже разворачиваясь к машине.
— Господин! Господин Магинский! — раздался позади хриплый, надломленный голос.
Я резко обернулся, инстинктивно отправляя руку к залараку. Но это оказался всего лишь Пётр, слуга Разумова.
Едва узнал его. Некогда опрятный мужчина в идеально отглаженном костюме теперь больше напоминал бродягу. Грязная, порванная одежда висела на исхудавшем теле, лицо осунулось и покрылось щетиной, а глаза…
— Как я понял, магазин закрыт? — поинтересовался, окинув его оценивающим взглядом.
— Хуже! — Пётр опустил голову так низко, что его подбородок почти касался груди. — У нас забрали всё! Роберт Павлович на деньги, которые я получил от вас, решил поиграть в азартные игры. Там были дамы лёгкого поведения. Ему подливали, и он меня не слушал…
— Сожалею, — перебил его. — Удачи вам!
Я уже сделал шаг к машине, когда Пётр схватил меня за плечо.
— Постойте! — его голос дрожал. — Простите, могу ли я у вас… попросить милостыню?
Мужик упал на колени и со слезами на глазах протянул ко мне руки.
— Господин проиграл все деньги, всё имущество и даже свой титул, — продолжал слуга, его ладони тряслись вместе с плечами. — Он теперь обычный безродный, и мы живём на улице.
— Прости, милостыню не подаю, — отрезал я. — Особенно здоровым мужикам, которые могут работать и прокормить себя.
— Умоляю! — Пётр распластался по грязной мостовой, касаясь лбом моих сапог.
Что-то внутри царапнуло меня, заставив поморщиться. Не жалость, нет, с этим чувством я расстался уже давно. Скорее, раздражение. И какая-то безотчётная тревога, словно внутренний голос нашёптывал, что я не должен просто так уходить.
— Где твой хозяин? — спросил, сам не зная, зачем мне это.
Пётр поднял глаза, полные слёз и надежды, и энергично закивал, словно боясь, что я передумаю.
— Я могу отвести вас к нему, господин! Прямо сейчас!
Мы углубились в лабиринт переулков, уходя всё дальше от респектабельных кварталов. Я на всякий случай выпустил несколько паучков, держа заларак наготове. Кинжалы тоже приготовил, а меч из когтя водяного медведя ощущался приятной тяжестью на поясе.
С каждым шагом улицы становились всё уже и грязнее, а запахи — невыносимее. Вскоре мы свернули в подворотню, и меня буквально сбило с ног амбре, состоящее, казалось, из всех отвратительных ароматов мира, собранных в одном месте. Вонь дешёвого алкоголя смешивалась с запахом немытых тел, гниющего мусора и чего-то ещё, настолько мерзкого, что глаза моментально заслезились.
— Мы пока живём тут, — Пётр указал на конструкцию из картонных коробок, прислонённую к стене.
Это нельзя было даже назвать шалашом. Просто груда мусора, под которой каким-то чудом угадывалось жилое пространство. Из-под неё торчала чья-то нога в драном ботинке.
— Вытаскивай это недоразумение! — приказал я слуге, стараясь дышать через рот.
Пётр тут же дёрнулся к импровизированному убежищу и за ногу выволок оттуда тело. Я с трудом узнал в этой груде тряпья и грязи Роберта Павловича Разумова. Он зарос бородой, превратившейся в сальный колтун. Волосы слиплись в неопрятные сосульки, свисающие до плеч. От него разило перегаром и мочой так сильно, что даже Пётр, привыкший к этой вони, держался на расстоянии.
— Я там видел гостиницу для дешёвой любви, — сказал, указывая в сторону главной улицы. — Тащи это тело туда. Приводи в порядок, чтобы он хотя бы так не вонял. Ещё купи у них одежду для себя и его, что-то простое. А после мы начнём лечение от алкоголизма.
Пётр энергично закивал.
— Да-да, — пробормотал он, хватая протянутые мной пятьсот рублей, словно боясь, что я передумаю.
Я двинулся за странной процессией, задаваясь вопросом, почему вообще ввязался в это. Интуиция подсказывала, что зачем-то нужно, но разум сопротивлялся. Какая мне польза от спившегося аристократа, лишившегося всего? Да и без того проблем хватает: слуга императора на моих землях, армия у ворот, постоянные покушения… А я тут нянчусь с алкашом.
«Ну, ты же возишься с бесполезным Амом, — рассуждал я сам с собой. — Вон ещё дуру-королеву притащил в особняк». Но эти оправдания звучали неубедительно даже для меня.
Через пятнадцать минут Роберта Павловича вывели на свет божий. Выглядел он… Ну, ничего существенно не изменилось, кроме вони и одежды. Пятьсот рублей не совершили чудо превращения оборванца в достойного члена общества.
По моему указанию слуга отвёл его в переулок, подальше от посторонних глаз. Несколько неслабых ударов в живот слегка прочистили сознание Разумова. В глазах мужика на мгновение блеснул проблеск понимания, и он уставился на меня мутным взглядом, в котором тем не менее читалось узнавание.