Смерть Щетинова будет подозрительной. Здоровый мужик вдруг взял и помер в карцере. Вскрытие покажет яд, начнётся расследование. Что там Руднева говорила? На лейтенанта донесли, и служба разведки считает его предателем. А если это ложный след? Или, наоборот, совпало?
Внутри боролись два принципа: никогда не поддерживал идею, что можно просто так убивать невинных ради своих задач и планов, но мы на войне. Если он предатель, то сколько жизней я спасу? В голове промелькнула идея: «А что если?..»
Источник запульсировал, на руке возникло несколько ледяных шипов. Тонкие, острые, они слабо светились в полумраке карцера.
— Не обижайся, лейтенант, — произнёс я тихо, вглядываясь в застывшее лицо мужика.
Первый шип устремился в грудь Щетинова, вонзился прямо в сердце. Тело дёрнулось. Ноль эффекта. Ещё один — в живот. Третий — в плечо.
Они не оставляли видимых ран, лишь крошечные проколы. Лёд таял внутри тела, распространяя холод. В итоге я всадил ему целых пять. Его кожа посинела, а дыхание стало прерывистым. Кожа медленно стала покрываться ледяной коркой.
В карцере появился ещё один паучок, который взял над ним контроль и начал высасывать лишний холод. Надеюсь, лёгкая форма гипотермии заставит организм работать в аварийном режиме, нарушит действие клятвы или заклинания. Я контролировал, насколько мог, степень охлаждения монстром, следя за дыханием и пульсом Щетинова.
Постепенно его бледная кожа приобрела голубоватый оттенок. Губы посинели так, будто он часами бродил по морозу. Дрожь прошла по телу, зубы застучали, как кастаньеты. Взгляд начал проясняться, в глазах появилось осознание.
— Тварь ты, Магинский, — произнёс Щетинов хриплым голосом, обращаясь ко мне. Из его рта вырывались облачка пара. — Мог бы стать генералом, а ты всё возишься. Армии нужны такие офицеры, но ты занимаешься своими делами. Думаешь, я не вижу?
Сработало! Холод разрушил блок. Теперь главное — не переборщить. Если его язык развязался, нужно действовать быстро и чётко.
— Лейтенант, — начал я, не теряя времени, — вы… Как вы относитесь к Родине?
— Люблю свою страну, людей… — Щетинов поморщился, словно от боли. Его руки сжались в кулаки. — Но император — ублюдок. Столько тут народа перемололо, а он всё чего-то ждёт.
И как мне этот ответ расценивать? Пока ничего криминального. Многие в империи недовольны властью и войной, это не делает их предателями.
— Вы бы пошли против командования и армии, чтобы изменить ситуацию на фронте? — продолжил я, сверля его взглядом.
Мужик то включался, то отключался. Его сознание явно боролось с действием яда. Пот выступил на лбу, смешиваясь с капельками растаявшего льда.
— Да, — скривил Щетинов лицо, и вены на шее вздулись. — Подохну, но сделаю всё, что нужно для нашей победы.
Сука! Он издевается? Нашей — чьей? Родной страны или врагов? Будь прокляты эти двусмысленные ответы.
Паучок снаружи послал мне сигнал, что к карцеру приближаются люди. Шаги и голоса — двое, может, трое человек. Мой мозг активизировался, закрутились шестерёнки. Последний вопрос должен быть прямым, без возможности увильнуть.
— Что бы вы сказали про человека, который любит страну, готов свою жизнь ради неё отдать, но ненавидит императора?
— Я его понимаю, — кивнул Щетинов, и взгляд на мгновение прояснился.
— Да подожди ты! — почти зарычал я, слыша, как шаги приближаются к двери карцера. — И чтобы как-то помочь, решил связаться с татарами или турками?
Солдаты уже были рядом, звякнули ключи. У меня оставались считаные секунды.
— Ну же! Давай, отвечай!
— Убил бы… — Щетинов дёрнулся вперёд, его глаза полыхнули ненавистью. — Твари, предатели!
Я выдохнул. Значит, о
н не предатель. Его слова звучали искренне, с настоящей злостью.
Паучок снаружи незаметно выбил ключи из руки охранника. Тот, что был в карцере, поглотил весь лёд, паутиной схватил иглу и вытащил её из тела лейтенанта. Я убрал монстра в кольцо и резко развернулся, упал на пол и сделал вид, что сплю.
Дверь открылась со скрипом ржавых петель. Свет керосиновой лампы резанул по глазам.
— Ну и как тут поживают офицеры? — с издёвкой произнёс Царёв, возвышаясь в дверном проёме. Его тень, огромная и угрожающая, падала на стену камеры.
— Нормально, — буркнул лейтенант, поднимаясь на ноги. — Открывайте давайте, мне сопляков этих ещё гонять.
Военные отперли его камеру, а Щетинов встал и ждал. Я внимательно наблюдал сквозь полуприкрытые веки. Помнит ли он наш разговор или то, что я сделал? По лицу ничего не понять — обычное выражение усталого служаки.