Он застегнул верхние пуговицы мундира, проверил документы во внутреннем кармане и поднялся по земляным ступеням.
Последние лучи солнца окрасили степь в золотистый цвет. Вдалеке виднелись стены офицерской школы — неприступные, тяжёлые. Люди за этими стенами даже не подозревали, какая буря ждёт их впереди.
Я вошёл в столовую офицерской школы. В воздухе витали запахи жареного мяса, печёного картофеля, свежего хлеба и алкоголя. Гул разговоров, смех, звон посуды — всё сливалось в единый шум праздника. Земельные аристократы — в распахнутых кителях, с ослабленными ремнями. Все они были слишком увлечены торжеством, чтобы заметить опасность.
Мой разум работал на полную. Что произошло и почему, ещё предстоит подумать. А сейчас нужно было действовать.
— Тихо! — гаркнул я на всю столовую, отчего многие земельные и солдаты дёрнулись, словно от удара хлыстом.
Разговоры оборвались. Смех заглох. Все головы повернулись в мою сторону: кто-то смотрел с удивлением, другие — с раздражением.
— Магинский? — тут же поднялся Царёв. Брови его сошлись на переносице, а в глазах мелькнуло раздражение.
Я окинул взглядом столовую, выискивая всех известных мне офицеров, чтобы посмотреть на их реакцию. Вот Сосулькин — необычно спокойный, даже слишком. Щетинов — настороженный, рука его инстинктивно легла на кобуру. Земельные аристократы, многие подвыпившие, смотрели с недоумением.
— Кто хочет выжить, слушайте меня, — повысил голос, стараясь говорить чётко и властно. — Сейчас начнётся нападение на часть.
Гул голосов тут же поднялся, как волна. Кто-то рассмеялся, приняв мои слова за шутку, кто-то вскочил, опрокинув стул.
— Тихо, я сказал! — железные ноты в моей речи, словно груз, заставили всех сесть. Голос звучал так, что не подчиниться было невозможно. — Все через чёрный ход к оружейной. Потом делитесь на четыре группы, и каждая встаёт со своей стороны части.
— Отставить! — возразил Царёв, стукнув кулаком по столу. Его лицо покраснело от гнева. — Что ты себе позволяешь, старлей? Совсем из ума выжил?
Бойцы замерли, переводя взгляды с меня на капитана и обратно. Земельные аристократы, только что получившие первые офицерские звания, выглядели растерянными. Раскольников, этот высокомерный ублюдок, даже ухмыльнулся, решив, что я окончательно свихнулся.
— Господин капитан… — холодным взглядом впился в Царёва. Времени на уговоры не оставалось. — Под мою ответственность. Если ошибся, приму всё бремя наказания на себя. Но если я окажусь прав, вы готовы сделать то же самое?
Присутствующие дружно повернулись к Царёву. У мужика ходили скулы на лице и раздулись ноздри. Я буквально видел, как в его мозгу перемалываются мысли. Понимаю. Сопляк не только руководит, но ещё и сообщает о возможном нападении. Для военного с его опытом это всё равно что пощёчина.
Царёв оглядел офицеров. По их лицам можно было понять, что никто не знал, как реагировать. С одной стороны — я, всего лишь старший лейтенант, с другой, моя репутация за эти недели выросла настолько, что мнение уже имело вес.
— Вы слышали Магинского, — наконец сморщился капитан, будто съел что-то кислое. — Действуйте тихо. Выходим группами.
Я кивнул и выскочил на улицу. Сделал вид, что пошёл прогуляться. Неспешно, будто ничего не случилось, направился в сторону казарм. Вокруг всё выглядело спокойным, обычным. Солнце клонилось к закату, окрашивая стены в оранжево-розовые тона. Дневной зной уступал место вечерней прохладе.
«Глазки-то ваши я нашёл, но где же вы сами? И откуда полезёте?» — промелькнула мысль.
В этот момент воздух разорвал оглушительный грохот. Земля вздрогнула под ногами. Стена в пятидесяти метрах от меня вздыбилась и осыпалась грудой камней и пыли.
Прогремел взрыв. Ещё один. Ещё и ещё. С каждым новым грохотом земля содрогалась сильнее, воздух наполнялся пылью и запахом пороха. Я заметил четыре основных точки прорыва — по одной с каждой стороны периметра. В прошлый раз действовали по-другому.
В проломы уже лезли фигуры в характерных халатах и шароварах, с изогнутыми саблями и тюрбанами. Татары.
В этот момент к месту прибыла моя группа. Коля был бледен, но собран. Сержант Мехов сжимал в руках автомат так, будто это продолжение его руки. Трошкин, Патрушев, Козинцев — все они готовы к бою. Их глаза горели решимостью, но я видел и страх — естественный, правильный страх, который не парализует, а заставляет действовать чётче.
Воронов, тяжело дыша, замыкал строй. На его обычно красном лице не осталось ни кровинки, а китель уже пропитался потом. Но он был здесь, с оружием, готовый сражаться.