Выбрать главу

— Вы о чем-то задумались? — прервал Рябцев минутное молчание.

— О предстоящем квартальном отчете, — откровенно соврала Наталья.

— Тогда я вам не буду мешать. До вечера.

— До вечера.

15

Газ к дому еще не был подключен, и Инга приготовила только закуску. Прямо на газете разложила колбасу, сыр, копченую рыбу, сало, хлеб. Все это порезала не очень тонко и не столь изящно — ребята устали, проголодались, им было не до изящества. Открыла еще припасенную банку шпротов, выставила три бутылки минеральной воды, вино. Поскольку стола у Кузовлевой не было, еду поставили на табуретку и подоконник в кухне. Внесли несколько стульев, кое-как расселись. Шуклину места не хватило, и ему уступила краешек стула Маша.

— Садитесь рядом, я не кусаюсь, — сказала она.

Не успели прикоснуться к еде, как раздался звонок. Инга подхватилась и побежала открывать. Вскоре из коридора послышался мягкий голосок Михаила Михайловича Гугляра. Решили подождать, пока он разденется, тем более что все знали: он должен был вручать подарок.

Но вот появился и Гугляр, прижимая к себе обернутую серой бумагой вазу. Инга усадила его на свой стул, а сама присоседилась к Науму, который не преминул подмигнуть Федору и вслух заявить:

— Нас с Шуклиным женщины любят больше всех. Не теряйся, Федя, держи марку, — поднял он вверх указательный палец.

— Наум! — прикрикнула Инга и толкнула его локтем в грудь.

— Замолчал-замолчал, — поняв, чего от него хотят, залепетал Добромыслов.

Встал Гугляр, все притихли.

Михаил Михайлович обвел присутствующих спокойным взглядом, сказал:

— Вместе с Ингой Кузовлевой, боевой нашей журналисткой, мы с нетерпением ждали этот день. День новоселья. Коллектив редакции поручил мне поздравить Ингу с радостным событием, пожелать ей большого счастья под новой крышей. Разрешите вручить ей на память наш скромный подарок. — Гугляр поднял с пола почти полуметровую вазу, развернул ее. Свет переливался в ее многочисленных гранях, Инга завороженно смотрела на нее, не веря, что отныне эта красотища будет принадлежать ей. — Держи, — протянул Михаил Михайлович вазу Инге. — Чур, только не урони.

Инга взяла подарок, на минуту растерялась, не зная, что делать с вазой. Спасибо Науму. Он взял ее у Инги и, не долго думая, отнес в комнату — ту, что поменьше. От греха подальше. А то ненароком и разбить можно.

Вернулся Наум, Гугляр поднял рюмку.

— Да здравствуют те, кто строил этот дом и кто будет в нем жить!

Все встали. Каждый норовил чокнуться с Ингой. У той, бедняжки, от волнения аж слезы выступили.

— Спасибо, Михаил Михайлович. Всем вам, ребята, спасибо. — Инга не удержалась и звонко поцеловала Гугляра. На щеке Михаила Михайловича остался оранжевый след от помады.

— И меня! — подставил щеку Наум.

Поднялся шум, хохот, когда Инга чмокнула и Добромыслова.

— Самозванец!

— Зачем помаду вытираешь?

— Боится, Ниночка заругает!

Ели аппетитно — все сегодня наработались. И Гугляр смачно уплетал колбасу с мягким ржаным хлебом — на обед он не ходил, один за весь отдел трудился.

Федору Маша подкладывала и колбасу, и хлеб, сделала ему бутерброд со шпротами. Приговаривала: «Вы ешьте, ешьте, вон сколько вещей перетаскали». Федор, смущенный таким вниманием, ел молча и все опасался возможных подначек со стороны Добромыслова. Но тот был занят Ингой и не замечал Машиных ухаживаний.

Подзакусив, хозяйка квартиры отыскала в беспорядке вещей проигрыватель, пластинки. Первым поставила диск с записью песен ансамбля «Бони М».

Нестареющий элегантный Гугляр не утерпел и пошел танцевать шейк. За ним — Инга, Верхоланцев, незаметный до сих пор.

Танцевали в большой комнате. Федор к шейку был равнодушен, Маша же решила покурить — при всей компании она это делать постеснялась. Она принесла из коридора сумочку, достала из нее сигареты, спички, встала у окна, у открытой форточки.

— Вы не простудитесь?

— Я закаленная. Мы в детсаде знаете, как группы проветриваем?

— Вот почему дети болеют, — усмехнулся Шуклин.

— Мы во время прогулок проветриваем. Или когда дети спят…

— Ну-ну.

— А дети болеют по другой причине. Квелых много среди них… Я своего Дениску сызмальства закаляла — тьфу, тьфу, тьфу! — вот уже одиннадцать ему, а ничем не болел. Вы не видели его?

— Нет.

— А хотите увидеть? Я вас приглашаю. Придете?

Маша с любопытством ждала ответа, делая неглубокие затяжки.

— Хм, — качнул головой Федор, не зная, что ответить. Вообще-то Маша, видать, человек славный. Растит без отца сына. И о втором ребенке, чудачка, еще мечтает. Это желание, наверное, от доброты у нее. Что она добрая — факт. Вон взяла отгул, чтобы помочь Инге. А как его, Федора, подкармливала! Ворковала над ухом: «Ну еще кусочек сырка… Еще бутербродик…» Чуть ли не как ребенка, за папу, за маму и бабушку есть просила. Чудачка! Федор уже подумывал написать про нее зарисовку — как о воспитательнице детсада. Но отказался от этой идеи во избежание кривотолков. Ожидал, что она попросит его о чем-нибудь — о каком-нибудь одолжении. Книжку там достать, билет в оперный театр, швейную машинку, на худой конец, отремонтировать. Но Маша ни о чем не просила. И вот приглашает посмотреть своего закаленного сына.

— Он у меня стихи пишет. Но никому не показывает. Вы разбираетесь в стихах?

Шуклин пожал плечами.

— Немного. В детских, по крайней мере, разберусь.

— Ага, тогда вы придете. Назначайте день.

«Что я делаю? Она меня, мягкотелого недотепу, уговорит, — с ужасом подумал Федор. — Не успел еще забыться роман с Нелли, а я начинаю новый… Хотя, почему это должен быть роман? Может, все закончится разбором стихов».

Думал так и не верил себе. Какие у Маши глаза! Омут! Она в упор глядит на него, и он тонет в этом омуте. И некому спасти его, подать руку, отвести эти глаза. Наум с Гугляром танцуют, на Ингу надежды мало — не будет же она мешать подруге вести с ним беседу.

— Назначайте день, — повторила Маша, стряхивая пепел на клочок газеты.

«А что, если завтра?» — внезапно определил время Федор. Завтра, в субботу, он будет на золотой свадьбе ветеранов труда Каменских — все в том же Дворце машиностроителей. Директор Дворца звонил редактору и почему-то просил прислать именно его, Шуклина. Редактор же не удивился — почему: «Ты ведь у нас, Федор, специализируешься с недавних пор на семейной нравственности, — сказал он. — Даже лауреатом за это стал. Вот тебе и карты в руки. Сходи. Я и Добромыслова подошлю, чтобы снимки сделал. Полполосы вам даю…» Итак — свадьба в два часа. А после нее он может заехать к Маше.

— Завтра после двух, — сухо ответил, наконец, Шуклин. — Но где вы живете?

— У вас есть ручка с бумагой?

— Журналист и без ручки — смешно.

Федор вырвал из блокнота листок, достал авторучку, протянул Маше.

Через минуту она вернула и авторучку, и листок с записанным адресом. Федор свернул его несколько раз и спрятал в задний карман брюк.

Маша затушила сигарету.

— Идемте танцевать. А то еще подумают о нас невесть что.

16

Наталья посмотрела на часы — оставалось сорок минут до конца рабочего дня. Вот-вот должен подойти Рябцев. Два флакона облепихового масла стояли у нее в столе. Заведующая без особого желания рассталась с ними, как поняла по выражению ее лица Наталья, хотя сказала: «Для тебя мне ничего не жалко». Может, и так, может, Наталья предвзято судит о заведующей. Может, она чем другим недовольна была.