Глаза Оливии широко распахнулись.
— О-о, — простонала она, — пожалуйста, Люк…
— Все, что ты захочешь. — И он стянул с нее трусики.
Боже, она была великолепна. Но он уже не мог ждать, у него не оставалось сил насладиться красотой ее тела. Не сейчас, когда она обнаженная лежала перед ним, а глаза ее светились желанием…
Оливия двигалась в одном ритме с ним, как распутница, какой она и была, и, когда оба одновременно достигли пика, вдруг вскрикнула «Нет!», а потом «Люк!».
Через некоторое время, когда первый восторг страсти улегся, Люк потрясенно переспросил:
— Нет? Оливия, немного поздно для «нет».
— Да, конечно. Я не это имела в виду…
— А что же ты имела в виду?
Постепенно к нему возвращалась ясность сознания. Медленно, хотя, впрочем, не так уж и медленно, до Люка начало доходить, что он натворил.
В то время как его сестра лежит в больнице, он занимается любовью — нет, блудом — с маленькой испорченной дамочкой, из-за которой и произошли все несчастья. Как он мог? Его скрутило от отвращения к самому себе.
— Я даже не могла представить, что это может быть так чудесно, — услышал он тихий голос Оливии.
Она была права: это было незабываемо. Оливия Франклин была чертовски хороша в постели, что удивительно, учитывая… О нет! Как она сказала? Что она не знала…
О черт, дьявол, проклятие! Этого не может быть! Только не эта испорченная маленькая ведьма, с телом богини и уловками опытной развратной кошки. Хотя она вся напряглась, когда…
Люк закрыл глаза.
— Оливия, — произнес он, — это было для тебя в первый раз?
Она не ответила, и он повернул голову, чтобы посмотреть на нее.
Она улыбалась ему нежной улыбкой, от которой все внутри замерло.
— М-м, ну да. Я, признаться, не думала, что мы зайдем так далеко. Но я рада, что все так получилось.
На этот раз она не лгала. Он готов был поклясться чем угодно.
— Черт! — произнес он вслух.
Оливия хихикнула:
— Что, все так плохо?
— Даже хуже, чем ты думаешь. Приподнявшись на локте, он посмотрел на ее прекрасное обнаженное тело, расслабленно раскинувшееся на постели. — Прости. Если бы я знал…
— Что бы ты сделал, если бы знал? — ангельски улыбнулась она. И Люк едва удержался, чтобы вновь не броситься на нее.
— Ничего. Совершенно ничего, — с чувством ответил он.
— Тогда я рада, что ты не знал.
— Но почему я?
Он лег на спину и уставился в белоснежный потолок.
— Не поняла…
— Почему ты выбрала меня, чтобы… — Он провел рукой по мгновенно вспотевшему лбу. — Чтобы я стал первым.
— Я и не выбирала. Я просто хочу, чтобы ты остался.
— Зачем?
Она долго молчала, а когда наконец заговорила, Люк был уверен, не сказала всей правды.
— Ты не такой, как большинство мужчин. Тебя трудно поймать. А мне нравится принимать вызов.
— Я не форель, чтоб меня ловить, — огрызнулся он. — И сейчас, когда ты все-таки подцепила меня, тебе придется все же меня выпустить.
— Ты определенно не похож на форель, — согласилась она, — но что, если я не собираюсь выпускать тебя?
— Придется, — сказал он. — Я не шучу, Оливия. Это не повторится.
— Из-за Розмари?
— Да. Кроме всего прочего.
Последнее, что ему сейчас было нужно в этой жизни, это лживая маленькая интриганка, вроде той, которая лежала сейчас перед ним. Но ей совершенно ни к чему говорить об этом. Он только что получил от нее такой подарок, который в жизни не получал ни от одной женщины.
Оливия провела кончиками пальцев по его груди.
— У тебя красивое тело, — сказала она. — И так мало волос на груди.
Люк вздрогнул, когда ее рука двинулась ниже.
— Не делай этого, — сказал он. — Оливия, хватит.
— Но почему? — Она убрала руку с явной неохотой. — Я не хочу, чтобы все вот так закончилось.
— Не всегда получаешь все, что хочешь.
— Почему же? Я всегда получала то, что хотела.
Ее искренность поражала.
— Тебе повезло. Но, видишь ли, я не твой папочка, чтобы удовлетворять все твои прихоти и капризы.
— Он этого и не делает. Я вообще его не видела с тех пор, как поступила в колледж.
— Хотя он оплачивает все это? — Люк обвел рукой шикарно обставленную комнату.
Оливия пожала плечиком:
— Через год у меня будут собственные деньги. Мать оставила мне наследство, и я вступлю в права наследования, когда мне исполнится двадцать три.
Ей было двадцать два года, как и Розмари? И уже такая холодная и хищная, как акула.
— Не уходи, — сказала Оливия. — У нас впереди целая ночь.