Чувствуя нарастающую усталость, он не останавливался. Местность он знал, и к утру надеялся дойти до невысокого холма, на вершине которого в беспорядке природой навалены огромные камни. Там часто отдыхали чабаны, поглядывая из тени на отары овец. Там Алтын надеялся найти укромное место для днёвки.
Глава 4
Глава 4
Русское посольство без особых приключений приближалось к Адрианополю. Турецкая стража зорко следила за тем, чтобы ничто не мешало каравану по пути к временной ставке султана османов. Встречные повозки, арбы и просто пешие крестьяне с тележками и ношами на спинах шарахались подальше, пропуская караван, растянувшийся почти на версту.
– Шкарлат, сколько еще осталось до Адрианополя? – высунулся Пётр Толстой из окна кареты. – Вроде бы уже недалеко.
– Верно, господин, – поклонился толмач с седла коня. – Дня три самое большее, господин. Скоро может появиться отряд янычар для сопровождения.
– Скорей бы... – пробормотал Толстой и отвалился в сидении на спинку. Было душно, жарко, и он стащил с головы парик. Голове стало приятно, и он закрыл глаза.
Он постоянно раздумывал над сложным поручением царя. Вспомнил, как тот часто напоминал ему: «Костьми ляжь, но отврати турок от войны с нами. В случае успеха можешь рассчитывать на любые льготы, Петька».
И теперь посол великой державы постоянно ломал голову, выискивая возможные пути для достижения поставленной задачи.
На следующий день их встретил большой отряд разодетых в парадную форму янычар. Их кони выглядели прекрасно, украшенные красивой сбруей. И сами янычары представляли собой красочное зрелище. Их чурбачи был предупредителен, вежлив, и постоянно выражал послу знаки внимания и доброжелательности.
– Вот бестии! – усмехался Толстой, поглядывая на дьяка, сидящего напротив. – Уверен, что в Адрианополе всё это прекратится. Придворные игры, басурмане!
– Тут, Пётр Андреевич, надо постоянно держать ухо востро, – ответил дьяк.
– Вот-вот! Ты там поглядывай по сторонам. Пусть люди языки не распускают.
– Вестимо, Пётр Андреевич. Кажный день о том же напоминаю, государь мой.
Ближе к вечеру впереди послышался шум. Посол высунулся в окно кареты.
– Что за шум? – спросил он своего вершника. – Глянь, да поведаешь.
Всадник дал коню шенкелей и ускакал вперед.
– Какого-то турчонка стегали янычары, господин. Уже все прошло.
Пётр Андреевич взглянул на лежащего в пыли обочины мальчишку. Тот трудно вставал, лицо его алело двумя полосами от нагайки. Это видение нисколько не обеспокоило посла и не вызвало ничего, кроме равнодушия. Сколько подобных картинок он уже видел на долгом пути в Адрианополь.
А вечером, расположившись лагерем вблизи речки, Толстой с удовольствием и даже расслабленно после долгого сидения в душной карете, прохаживался по лагерю, бездумно наблюдая суетную жизнь своих людей. Его внимание привлекла излишняя суета у одного из возов. Подошел ближе. Возчик стянул колпак с кудлатой головы и подобострастно кланялся.
– Что прячешь, сивая твоя голова?
– Ничего, ваша милость Пётр Андреевич! Поправляю для порядка, – мужик поспешно кланялся, а Пётр Андреевич успел заметить грязную ногу с растопыренными пальцами – выглядывала из соломы. Гнев заполнил грудь вельможи. Он подошел ближе и, ударив палкой по ноге, спросил с жуткими интонациями в голосе:
– Чья нога, болван? И вопль чей?
Мужик упал на колени, поднял сивую голову и запричитал просительно:
– Не извольте гневаться, господин! То мальчонка, что янычары избили давеча на дороге. Пожалел ребенка, ваша милость! Не велите казнить!..
– Турчонка нам еще тут не хватало, – сердито рыкнул посол и палкой стал ворошить солому. – Ну-ка вылазь, басурманское отродье!
Мальчишка вылез, и тут же стал с перепугу собирать рассыпанную солому с земли. И вдруг пролепетал тихим голосом:
– Та я не басурман, пане. Моя мамка была русской. Да померла, пане.
– А говоришь ты не совсем по-русски, малец, – Толстой с некоторым оживлением рассматривал мальчишку. Две алых полоски от нагайки потемнели, но не это привлекло внимание вельможи. – И глаза у тебя почти синие. Только потемнее будут. Стало быть, мать у тебя была русской?