– Со Слобожанщины, из хохлов, господин. Одначе у меня тут был друг, дед Агап. Вот и помешались у меня наречия, пане. А мамка померла после родов.
– И откуда же ты будешь, малый?
– Убежал с побережья моря, господин. Из города Игнеада, пане. То на берегу Черного моря, господин.
Пётр Андреевич секунды три молчал, потом посмотрел на все еще стоящего на коленях мужика и бросил грубо:
– Выгнать! Нечего хватать всякого, кто валяется на дороге! – И пошел прочь. Слушать причитания мужика не стал, хотя тот прополз на коленях шага два и остановился в нерешительности.
Мальчишка оказался тем самым Алтыном. Два месяца он бродил по холмам, пока не оказался на дороге в Адрианополь. Он пытался попроситься в обоз посла, поняв, что то посол России.
– Николка, ничего не могу поделать, – гундосил мужик. – Ты должен покинуть обоз. Иначе мне голову снимут. Наш посол дюже строг и спуску не даст.
– Дядьку, я так хотел встретить хоть кого из своих, русских. Встретил... И куда же мне теперь от вас?.. Я тихонько буду у вас, а там и Адрианополь близко. Я спрашивал ще вчора. Оставьте, дядьку!..
– Нет, Николка, не могу. Забьют до смерти, коль ослушаюсь посла.
– Что за малец у тебя, Фирс? – услышали они голос. Перед ними стоял один из дьяков Посольского приказа, Платон Кузькин. Мужчина пожилой, невысокого роста, с редкой бородкой. Он очень напоминал козла.
– Да вот, подобрал, господин. Янычары его избили. А он оказался нашим, русским. Думал помочь парню. К нам пробирался, да Пётр Андреевич выгнал, запретил.
– Ну правильно сделал. Чего у нас ему делать? Пусть себе идет дальше, и не гневи начальство. Самому хуже будет.
– Я тож так ему говорю. Просит...
Алтын просительно смотрел на дьяка, тот на него и раздумывал.
– Тебя как кличут?
– Алтыном назвали, а мамка дала имя Николай. Говорила, что в честь святого.
– А кто отец у тебя?
– Мурза Байтазар, господин. Мамка у него была наложницей. В Суроже, что у Черного моря. То еще было в Крыму, господин. Мамка в плен попала и вот...
– Как же ты тут оказался, в Турской земле?
– Батько мой в набеге на Русь получил сильную рану. Его привезли домой, а он и помер через два дня. Брат его продал нас с мамкой купцу из того города Игнеада, пане. Оставьте меня у вас...
– Чего ж ты пустился в такую даль один?
– Так убить хотели, пане. Я и убёг подальше. Думал, что в большом городе легче укрыться.
– Чудно ты говоришь, парень. Но ничего сделать не могу. Ослушаться посла Русской державы никто не может.
– Дядьку, я сам себя пропитаю, а пользу обязательно принесу вам. Мамка, как помирала, так говорила, чтобы я вертался на её родину. А шо то за Слобожанщина – я даже не знаю. Зато она постаралась сохранить у меня её говор, пане. Оставите?
– Ничего не могу, парень. Ладно, поговорю с послом. Может, уговорю, а пока не высовывайся. Сиди тихо. – Дьяк строго глянул на мужика, тот низко склонился, а Потап поспешил удалиться, оставив мужика и Алтына в растерянности и страхе. Они даже не стали разговаривать. Фирс был напуган, а Алтын судорожно раздумывал, какую версию придумать своего побега.
Всё же Фирс дал поесть Алтыну. Другие кучера тоже с интересом приходили посмотреть на приблудного, уже зная, как тот извивался под нагайкой янычара. И теперь, узнав, что мальчишка почти русский, все изъявляли сочувствие к нему.
– Тебе, Фирс, еще повезло, что Пётр Андреевич не приказал тебя растянуть на колоде, – говорил моложавый мужик. – Вот бы тогда ты повизжал под батогами.
– И не говори, Силантий! Но пока пронесло, а что завтра меня ждет? Потап Лексеич обещал поговорить с боярином, да не верится мне в успех. А мальца уж дюже жаль. Сколько полос от нагайки получил ни за что.
Все же никто не стал гнать Алтына прочь, и он устроился под телегой на рядне, плотно поев и все еще вспоминая страшное избиение и угрозу посла. Утром Фирс молвил, не глядя на мальчишку: