– Я больше не верю в удачу, милый мой ныряльщик. Давай уедем? Ты так устал, что мне жалко на тебя смотреть.
– Я обещал ещё два дня, Ченита, – вяло сопротивлялся Жан. – Только два дня!
– Ладно уж, уговорил. Подожду. Завтра я отправлюсь в деревню за покупками. Немного и на обратный путь надо принести.
Утром ни о какай работе не могло быть и речи. Ветер свистел, море бурлило и суденышко едва сумели вывести за гряду камней, где волна била поменьше.
– Вот и поехали домой! – жаловалась Ченита, с сожалением поглядывая на тучи, сочащиеся дождем. – Интересно, долго продлится этот шторм?
– Дня два обязательно, мадам, – ответил Жовен, слышавший сетования Чениты. – А потом ещё день надо подождать, пока море успокоится. Так что три дня отдыхайте. Пойдём в деревню за продуктами. Они у нас кончаются.
Вечером Ченита всё же полезла в воду купаться. Волны окатывали её с головой и Жан побаивался, что она может упасть и захлебнуться.
– Вернись, Ченита! – крикнул он и сам полез к ней помочь.
Она споткнулась о камень и упала. Жан бросился к ней. Подхватил на руки и приподнял над водой. Она кашляла и судорожно дышала.
– Проклятый камень! – ругалась она. – Я наступила на него и соскользнула, а тут и волна! Где этот камень?
– Да зачем он тебе? Пошли, я тебя отнесу, а то ещё хлебнешь воды.
Он медленно выходил и тоже наступил на камень.
– Не тот ли это камень? Я на него ногу поставил. Поднять?
– Подними. Он такой гладкий и мне хотелось бы поглядеть на него.
Жав отпустил Чениту, сам наклонился и нащупал камень. Он едва помещался в ладони. Овальной формы, гладкий, черного цвета с прожилками коричневого. Он оказался очень тяжелым.
– Странный камень, – проговорил Жан и покачал на ладони, взвешивая. – Гляди, там какие-то знаки есть.
– То просто царапины, – не согласилась Ченита, взглянув на него. – И вправду очень тяжелый. Словно из свинца. Выбрось...
– Нет, он мне понравился. Дома будет напоминать о нашем приключении. Я его у себя в кабинете положу. Пусть лежит...
Он передал камень Чените, разделся и отжал одежду. Ченита ушла в палатку переодеться.
Шторм начал утихать лишь на третий день, как и говорил Жовен. Ченита чувствовала себя неважно. Были всё признаки небольшой простуды. Болела голова, кашель постоянно сотрясал её тело.
– Мадам, вам бы разогреть камень покрупнее и прикладывать к груди, – советовал кормщик. – Может помочь. И вина горячего выпить стоит. Согреть?
Она согласно кивнула. Вскоре Жовен положил камень в тряпочке на грудь у горла, предварительно заставив выпить горячего вина. Кружку она опорожнила с трудом, и легла, чувствуя, как тепло камня согревает её. Скоро стало приятно и покойно. Захотелось спать. Ведь полночи она спала плохо и сейчас её сморило. Она с осторожностью легла, стараясь не столкнуть камень с груди. И сон погрузил её в сладостное состояние блаженства.
Она проснулась ранним утром, проспав больше десяти часов кряду. Было ещё темно, и никто не успел встать. Море шумело, а ветер подвывал и трепыхал палатку. А Ченита с удивлением обнаружила, что она чувствует себя почти здоровой, кашлять желания не было, лишь в теле легкая истома.
Потрогала лоб. Он был холодный. Рядом спал Жан, а дальше Ковен с Совеном. Кормщик похрапывал, но Ченита за всю ночь там и не разу его не услышала.
Она тихонько вылезла из палатки. Влажный воздух охватил её прохладой. Стало бодрее. И в груди нарастала волна радости. Какое-то чувство успокоения и ожидания чего-то хорошего. Она даже улыбнулась и посмотрела на темное небо. Оно было черным, но дождя не было. И ветер хоть и свистел, но значительно слабее, а волны грохотали тоже не так яростно.
Она попила, набрав воды кружкой и вернулась в палатку. Жан тихо спросил:
– Ты чего выходила? Болеешь же!
– Спи. Я уже выздоровела. Сколько можно мне спать? – И тихо устроилась рядом, обняв мужа. – Ветер стихает. Скоро можно отправляться домой.
– Угу, – сонно ответил Жан и затих.
Чените надоело лежать. Небо чуть посветлело и она опять вылезла наружу. Неторопливо разожгла огонь в примитивном очаге, сложенном из камней Жовеном. Поставила чайник с водой и начала готовить завтрак. На душе по-прежнему было светло и покойно. Она радовалась, что болезнь не развилась, а отступила и, судя по самочувствию, насовсем.