Он считал, что его задача настолько трудна и опасна, что стало страшновато. Вспомнились рассказы про османов. У них дипломатическая неприкосновенность не играет никакого значения, коль дела обостряются. Особенно это касалось России. Он-то хорошо знал эту сторону османского двора.
А отец с сыном Кантемиры продолжали навещать посла. Не без своего умысла, конечно. Толстой узнавал много нового, что так было необходимо в его будущей деятельности посла в Блистающей Порте как постоянного соперника на южных рубежах.
Но одна беседа, тайная и короткая, взволновала Пётра Андреевича особенно сильно и заставила потом долго думать. Константин попросил посла предоставить ему возможность поговорить без свидетелей, оставив лишь преданного толмача, без которого им было трудно вести диалог.
– Что-то особо серьезное, господин господарь? – тревожно вскинул брови Толстой и пытливо смотрел в беспокойное лицо молдавского господаря.
– Чрезвычайно, мой господин, – с поспешностью проговорил Кантемир.
– Извольте. И помните, что долго задерживаться у меня в таком составе не очень удобно, – и Пётр Андреевич обвел комнату, где сидели всего трое.
– Это все понятно, господин посол, и я не задержу вас излишне. Понимаю ваши опасения. Итак, мой господин, у нас имеется большая просьба к царю. Как вы можете посодействовать перед царем о нашей просьбе взять Молдавию под руку вашего царя. Уж слишком обременительно и позорно нам находиться под копытом османского коня, господин посол.
Слова господаря сильно взволновали Толстого. Понимал, что это преждевременно и опасно. Особенно сейчас, когда шведский король Карл угрожает вторжением в пределы России. И не считаться с этим никто в России не может.
– Я понимаю вашу озабоченность и беспокойство, господин Кантемир. Но в данное время такие вопросы не могут заинтересовать моего государя. Время и для нас наступило слишком трудное. Я имею в виду Карла шведского. Но могу обещать, что постараюсь донести вашу просьбу до царя. И все же со своей стороны могу заметить, что ваши слова мне понятны, как никому. Я сочувствую вам и вашему народу, но время еще не подоспело.
– Благодарю вас, Пётр Андреевич, – проговорил Кантемир удрученно. – Я и не ожидал ничего другого от вас. Понимаю, какие трудные времена в вашем государстве, и не обижаюсь. Но так хотелось получить хоть малую толику надежды!
Когда Кантемир удалился, Толстой долго раздумывал над его словами. Просьба господаря ему была понятна, но помочь ему он не мог. Он подозвал толмача и строго потребовал:
– Глянь-ка за дверью, ничего нет подозрительного. Опасаюсь я за такие визиты. У османов повсюду имеются уши и глаза.
Толмач поклонился и тихо выскользнул из комнаты.
Находясь в тяжелых раздумьях, Толстой продолжал собирать всевозможные сведения о турках и султане. Все складывалось неутешительно, но дело делать надо, и он уже готовил посольство к переезду в Адрианополь. Здесь, думалось ему, больше нечего делать. Главные дела будут при дворе султана.
Два дня на сборы – и вереница телег, карет и охраны выступила в дорогу. Две сотни османских конников во главе с их начальником чурбачи и представителем султана гарцевали по обе стороны каравана, размахивая нагайками и угрожая побоями, разгоняли встречных и сгоняли с дороги любого, кто появлялся.
Глава 2
Глава 2
Алтын остался один у могилы матери. Все ушли и не стали мешать несчастному мальчику излить последние слезы, окропив ими холмик, что скрыл навсегда его любимую матушку. Теперь он остался совсем один, но до него это еще не дошло. И слезы высохли. Осталась лишь пустота. Пустота в голове, пустота на душе. Он лишь судорожно вздыхал. Тело, худое и загорелое, вздрагивало и сотрясалось. Но слез уже не было.