А Николя был сильно занят уходом за хозяином и устройством для него и себя условий для жизни. Ему отвели маленькую комнатку, заваленную хламом, и он со служанкой спешно приводили её в порядок. Но больше всего работ было в комнате Режины. Она наотрез отказалась жить вместе с мужем, поэтому месье де Гаруэну отвели комнатку рядом с Николя. Тот должен был ночами наведываться к нему и ухаживать за ним.
Режина вникала во все щели, указывала прислуге на непорядок. Люди носились в поте лица, боясь увольнения или битья, на что хозяйка была весьма способна. Уже довольно поздно вечером, с фонарем в руке, Режина зашла даже в комнатку Николя, и, поморщив нос, заметила служанке:
– Это что за конура собачья? Завтра же всё тут должно быть побелено и вычищено основательно! К вечеру проверю.
Николя попытался вмешаться, но хозяйка так посмотрела на него, что он прикусил язык и замолк. Посмотрел на несчастную служанку лет сорока с лишним и оба скривили рты. А Режина отправилась к мужу и отдала распоряжение поварихе:
– Утром хозяину куриный бульон, салат с оливковым маслом и кофе. Больше ничего. Я сама буду его кормить. Николя то же самое, но кусок курятины и побольше. Он заслужил. Да будет вам известно, что он всех нас спас, рискуя своей жизнью. Потому с ним обращаться, как с нами.
– Слушаюсь, мадам! – служанка поклонилась и тут же принялась исправлять мелочь, указанную Режиной.
Когда хозяйка ушла, Николя спросил женщину:
– Она всегда была такой?.. Злой... – пояснил юноша.
Женщина не ответила, и Николя понял, что та сильно перепугана. Он же подмигнул ей и ушел, осмотрев постель Ригара. Вышел во двор и увидел Ленору. Она умывалась над бадейкой у колодца, и, заметив юношу, поманила его к себе. Он подошел и получил в лицо пригоршню воды. Звонкий смех прозвучал призывно и Николя, оглянувшись на окна, схватил, прижал и поцеловал в губы легким поцелуем.
Она вдруг посерьезнела, ничего не ответила, лишь смотрела на него удивленными глазами. В сумерках их плохо было видно, но Николя понял, что она ошеломлена, но не испугана. И торопливо схватил руку и поцеловал несколько раз.
– Что это с тобой, мой Николя? – наконец спросила она взволнованным голосом.
– Мы ведь любим друг друга, Ленор! Так почему не поцеловать. Я ведь не по-настоящему поцеловал, а просто... как подругу... – Его голос становился все тише, и она поняла, что он испугался. Засмеялась тихонько, прикрыв ладошкой рот.
– А как это по-настоящему?
Он опешил на секунду и смело приник к её губам страстным долгим поцелуем.
– Ух ты! – воскликнула она, и в голосе Николя услышал восторженные тона. – Так целуются по-настоящему? Здорово, но я мало что поняла.
– А увидят? – предупредил он и оглянулся на окна. Сумерки сгущались и они, не сговариваясь, отошли в тень развесистого каштана, росшего рядом.
Она стояла в ожидании. Николя с чувством опять впился в её губы и долго не отрывался, пока оба не стали задыхаться.
– Так ты меня любишь? – наконец спросила она и её глаза блеснули, отражая тусклый свет в одном из окон.
– Конечно! Стал бы я столько времени возиться с тобой!
– Почему возиться? – в голосе слышалось удивление.
– Потому, что люблю, берегу, уважаю. Ты ведь не девка для развлечений и услады. Я даже вначале не думал о тебе, как о женщине... с которой можно переспать.
Ему показалось, что она не полностью поняла значения его признания. Но потом спросила тихо:
– Так это и есть любовь, Николя?!
– У меня да, Ленор. А как у тебя, надеюсь тоже. Что ты чувствуешь ко мне?
– Не знаю. Когда ты рядом, я весела, довольна и радостно смотрю на жизнь. Если тебя нет, то мне грустно, я раздражаюсь, и мне нестерпимо хочется быть с тобой. Вот что я чувствую. Это тоже любовь?
– А как же, Ленор! Мы просто не говорили об этом. Но теперь мы все выяснили и должны часто и много говорить о любви. Особенно тебе я должен так говорить. И я повторяю, что люблю тебя, моя милая Ленор! – И опять стал целовать её в щеки, шею и спускался все ниже, пока она не задрожала и не вскрикнула от возбуждения и страха, что не выдержит такого страстного напора.