– Хотел объяснить то, что случилось... со мной, Ленор.
– Что тут объяснять? И так все ясно, как божий день! Ты изменил мне, и тут ничего уже не поделать. Уходи.
– Не все так просто, – запальчиво молвил он. – Думаешь у меня любовь с Ченитой? Ничего такого, уверяю!
– Это уже не имеет значения. Нам не о чем говорить.
– Ты не хочешь узнать, что и как произошло? Я бы хотел тебе рассказать.
– Зачем? Все решено окончательно и назад пути нет.
– Однако, в этом не только моя вина, Ленор. Ты сама меня подтолкнула к такому шагу. Так, во всяком случае, можно объяснить мой поступок. Зато мне удалось сохранить жизнь молодой девушке. Разве это не имеет значения?
– Для меня никакого, – решительно заявила Ленора.
– Вот как ты заговорила? – Жан начинал злиться и голос повысил. – Значит, то, что для тебя важно и является самым главным? А я немного не так думаю.
– Думай сколько угодно, а ты меня ни в чём не убедишь. И прекрати свои разговоры. А то я тебе ещё кое-что скажу...
Он пристально вглядывался в лицо девушки и вдруг понял, что у неё на уме.
– Если ты о мадам, то и тут не я один повинен. Как можно понять тебя с твоим замужеством? Кстати, чем закончились смотрины? Вот это тоже важно! – Он почти кричал и видел, что и Ленора распаляется.
– Тебя это не касается! Убирайся и больше не заходи ко мне! – Она перешла почти на визг. Стало ясно, что продолжать разговор бессмысленно.
– Как скажешь, – ледяным тоном ответил Жан и торопливо ушел, не желая больше растравлять себя бесполезными спорами и обвинениями. – Только я не стану делать первым шаги к примирению, Ленор!
Он не услышал её ответа. Да и был ли он? Его тоже это не заинтересовало.
Вернувшись в комнатку к себе, уселся на пыльный стул, оглядывая, как два работника, боязливо поглядывая на Жана, ладят дверь в соседнюю комнату. Близился вечер, и они спешили закончить работу.
Послышался голос Чениты и Жан удивился, услышав в нем командные тона. Она давала последние распоряжения и торопила рабочих.
– Мадам, через час все закончим, – ответил старший. – Будете довольны.
– А покраска, вы что, не собираетесь красить? Я ведь вам говорила!
– Мы помним, мадам. Но скоро вечер, а краска сохнет не так быстро. Неудобно будет вам, мадам. А с утра мы все это сделаем. И шпаклевка высохнет хорошо. А дышать красками всю ночь неприятно, мадам.
– Черт с вами! – грубо ответила Ченита. – О, Жан Батист! Ты вернулся! Чего тут сидишь? Заходи в другую комнату. Я покажу, как устроила её.
Он молча поднялся и вышел в соседнюю комнату. Она была больше и выглядела приятной и обставленной, хоть и разномастной, но достаточно красивой мебелью. Жан переводил взгляд то на девушку, то на комнату.
– Чего молчишь, супруг? Нравится или что-то не так?
– Я в таких делах мало чего смыслю, Ченита. Думаю, что ты справилась со всем вполне успешно. Поздравляю. А мебель откуда взяла?
– Поискала и нашла. Старовата, но пока сойдет. Тут мне и мадам Режина немного помогла. Очень знающая мадам. А что с тобой? У тебя лицо понурое и злое. Ты говорил с Ленорой?
Он скорчил недовольную мину и кивнул.
– Она не захотела принять мои объяснения. Ну и пусть. Лишь понервничали, а толку никакого. Ты довольна?
– При чем тут я? Это твои личные дела с нею... Ладно, не будем вспоминать о неприятном. Да и посторонние уши здесь, – и она кивнула на дверь, за которой возились рабочие-мастера. – Есть будешь? Можно пойти на кухню.
Жан Батист с удивлением и настороженностью посмотрел на жену. Та была в оживленном настроении и ничем не показывала своего беспокойства, словно ничего не происходит. Это ему понравилось, и он согласился поужинать на кухне.
Потом они обошли сад, посидели на скамейке и полюбовались закатом. Солнце раскрасило горизонт, прикрытый деревьями и крышами домов. Заверещали цикады, послышался комариный зуд. Молчали, погруженные в свои сокровенные мысли. Жан мельком взглянул на спокойное лицо Чениты, и вдруг почувствовал теплоту к этой девчонке. Её спокойствие и ненавязчивость как-то располагали к себе. Никаких упреков, намеков на невнимание не было и в помине. И вдруг спросил ее:
– Ты на самом деле не беспокоишься о моих отношениях с Ленорой? Или притворяешься такой? А Режина?