— Ладно… в другой раз когда-нибудь, — небрежно ответила Шура, смотря в другую сторону.
— А! Сынок! — ласково сказал Семен.
— Папка! — нежно и капризно произнес мальчоночка лет пяти-шести, выйдя из-за кустов. — Я тебя искал…
— Васенька! Пташечка моя! — вдруг крикнула Шура, засияв улыбкой, и протянула вперед ожидающие руки…
Черноволосый ребенок в выцветших трусиках, выгибая голенькую загорелую грудку, косился на чужих; густые брови выдавали в нем крепкую Семенову породу.
— Зачем на «интере» не катала меня нынче, Шурка? — сказал он, обидчиво шепелявя и коверкая слова.
— Ты бегал где-то, а мне, сам знаешь, искать тебя некогда, — ласково говорила Шура, гладя его жесткие кудри.
— А завтра покатаешь?
— Покатаю.
— На передок посадишь?
— Да, да, пташечка моя.
— А трактор-то зарычит?
— Обязательно.
— Песни будем петь?
— Ну конечно… Кто это тебя так исцарапал?
— Колька, конопатый черт!
— А ты не ругайся, маленький еще. И над Колькиным лицом не смейся, — это у него оспа была. Не будешь?
— Не буду, — рассеянно сказал ребенок и потянулся за яблоком. — Дай съем.
Женщина и ребенок разделили яблоко. Блестя зубами, они кусали его еще твердоватую, в нежных жилках плоть, и казалось — от этих медовых животворных соков пылал румянец на их щеках и весело искрились глаза. Ребенок доел свою долю и блаженно потянулся.
— Шура, я спать хочу…
Он привалился кудрявой головенкой к ее груди и через минуту уже спал, улыбаясь чему-то, может быть, яблоку, которым еще пахли его губы.
На лице Семена появилось то покорное, жадное и благоговейное выражение, которое Никишев уже не однажды замечал у него в присутствии Шуры. Она еле слышным голосом баюкала ребенка и была занята одной лишь заботой — как бы, перенося его в постель, не спугнуть сладкого сна.
— Дай помогу! — рванулся к ней Семен.
— Ш-ш… — прошептала она, договаривая остальное блестящим от материнской нежности взглядом, обращенным к спящему у ее груди ребенку.
Семен проводил взглядом ее плавно покачивающиеся от ноши плечи, потом медленно, будто боясь в чем-то помешать ей, пошел за ней.
Баратов поднялся со своего, уже облюбованного им места за старой раскидистой липой и подошел к Никишеву. Тот тоже смотрел вслед раздельно идущей паре.
За столами уже никого не было, и приятели могли без помех обмениваться мыслями.
— Как красиво эта женщина несет ребенка! — шепотом восторгался Баратов. — В каждом ее движении столько сильной и нежной грации!..
— О которой, кстати, она и не думает, — сказал Никишев.
— А как ты себе представляешь, Андрей, о чем Шура сейчас думает?
— Может быть, о своем ребенке, которого из-за тяжелой жизни ей не удалось сохранить. Теперь к этому маленькому Васятке устремилось ее голодное материнское чувство.
— Да! Действительно! — увлекся новой мыслью Баратов. — Вот почему, как мне сегодня открылось, сердце Шуры сейчас раздирается противоречиями: к кому же тянется ее душа?.. Знаешь, до сегодняшнего дня мне как-то не приходило в голову, что в ней может происходить своя внутренняя борьба… Как, например, небрежно она ответила Шмалеву? Да, ты тоже заметил?.. Черт возьми, а ведь так не обращаются с тем, кого любят… Признаюсь, наша «богиня» сегодня меня смутила…
— Благодаря тебе же самому, Сергей.
— То есть… как это?
— Да вот так… Ты уже заранее «объяснил» ее, и даже «назначил», кого ей нужно любить и кто ей больше подходит…
— Ну, что же… винюсь, — недовольно вздохнул Баратов. — Мои предположения казались мне правильно угаданными. Я вижу в этой женщине страстную и поэтическую натуру, ищущую счастья и радости, которых она пока не видит вокруг себя…
— А ты не задумывался, Сергей, не слишком ли узкий и условный круг жизненных впечатлений ты очертил вокруг Шуры?
— Но для художника, я всегда был в этом убежден, Андрей, лучше сузить, ограничить свое художественное задание. Еще Гете учил искусству строгого отбора, уменью ограничивать себя количественно ради художественного качества!
— Да что ты, Сергей, жизнь хочешь подвести под собственное творческое задание? Мало ли как мы сами внутри себя располагаем потом наблюденное и прочувствованное нами, художниками? Но когда живая, независимая от всех твоих планов, жизнь обстает тебя, ты впитываешь ее во всей широте, в звуках, красках, словом так полно, как только все твои чувства и мысли могут охватить ее!.. Как можно уйти от всего этого?!