Она содрогнулась от внезапного отвращения.
— Ты, девушка-красавица, чем людей срамить, подумала бы, что люди не чурки, любят умные речи слушать, — укоризненно произнес дедунька, тряся седой головкой с желтой, как воск, плешью. — А ты, Борис, еще про эту… как ее… Испанию побольше расскажи, — веско попросил он Шмалева и грозно поднял крючковатый палец, приказывая покорному своему роду — сыновьям, снохам и внукам, — чтобы не смели мешать, а сам, наставив ухо, приготовился слушать.
Дима Юрков, лихорадочно спеша, записывал в свой блокнот:
«Колхозный культурник рассказывает увлекательно, со вкусом. Перед глазами встает жаркая далекая Испания. Плодороднейшая земля, благодатное солнце. Горы плодов, зерна, цветов. (Так, так, молодец, товарищ культурник!) Только у нас найдется такое сочетание: интерес к Испании и… лапти — прадедовское крестьянское ремесло. Эти беседы — целый университет на приволье. Неожиданностей, какие бывают у нас, никакой гений не выдумает…»
Дима Юрков записал еще несколько понравившихся ему фраз и подробностей, быстро щелкнул фотоаппаратом, сунул свой блокнот в карман и заторопился уходить: картина деревенской беседы показалась ему настолько «освоенной», что долее здесь ему было делать нечего.
— Хорошая страна! — изрек Никодим Филиппыч. — Ей-богу, расчудесная там жизнь!
Он снял с колодки уже готовый лапоточек и, поиграв им в воздухе, спросил:
— А как туда в гражданство перейти? Со всем, так сказать, семейством.
Шмалев развел руками.
— Ишь как разманило! Ну, брат, я в таких делах не мастак. Может, комсомол наш тут более в курсе… Володя, что скажешь?
Наркизов встал, пошатнувшись. От терпкого, обидного недоумения, от внезапной ненависти к хихикающему дедуньке у Володи закружилась голова, и кровь, как бы вскипев, ударила в виски.
— Вот что… — начал он, глотнув воздуху. — Нам тут о диких обычаях рассказали… и довольно стыдно нам хвалить их!.. Мне противно это… вот что!
— Верно, Володя, правильно! — нарочито-громко одобрила Шура и, полуоборотясь к Шмалеву, спросила с резким смешком: —А ты откуда свои сведения добыл?
Шмалев поклонился с грустным достоинством обижаемого, но сдержанного человека.
— Дайте срок, Александра Трофимовна, представлю вам гору книг, где из слова в слово напечатано то же, что и я рассказываю, — о солнце, урожае в Испании и прочих вещах.
— Хорошему у нас никогда не поверят, красавец, — одобрил дедунька Шмалева и, вытягивая в лиловатой полутьме юркую головку, сказал нахохлившемуся Володе: — А ты, сынок, молод еще, чтобы людей судить.
— Лучше на свете не жить, чем быть твоим сынком! — огрызнулся Наркизов.
— Каков актер? — шепнул Никишев Баратову, поведя бровью в сторону Шмалева.
— И ведь неуязвим, хитрец! — шепотом восхищался Баратов.
— А насчет неуязвимости еще проверим… — усмехнулся Никишев и, привстав, слегка откашлялся, чтобы обратить на себя внимание.
Володя обернулся и посмотрел на него взглядом, полным надежды. Шмалев пожал плечами, глянул исподлобья, будто удивляясь и не понимая, что московский гость может внести в простодушную деревенскую беседу о том, о сем.
— А знаете, Шмалев, — непринужденно заговорил Никишев, — Александра Трофимовна, как всякий внимательный слушатель, справедливо выразила некоторое сомнение по поводу добытых вами сведений. Не совсем понятно ей кое-что.
— Вот как! — вскинулся Шмалев. — Но ведь я чистую правду сказал, хоть об заклад биться: на аренах Испании, во всех цирках Испании…
— Да, вы только об этом и рассказываете, — спокойно возразил Никишев. — Но ведь Испания не сплошная цирковая арена, а буржуазное государство, где миллионам рабочих и крестьян живется очень туго… и, скажем прямо, им совсем не до боя быков!
— Расскажите, Андрей Матвеич! Очень интересно… расскажите! — громко попросил Володя, тут же поддержанный целым хором молодых голосов.
— Хорошо, я сделаю кое-какие разъяснения, — согласился Никишев. — Итак, что происходит в Испании?
Никишев рассказал, как тяжело повлиял мировой кризис 1929 года на отсталую промышленность Испании и на ее раздробленное сельское хозяйство, разоряемое безземельем, невыносимыми поборами со стороны помещиков и капиталистов, — подумать только: более шестидесяти процентов, в общей сложности, мелких крестьян, арендаторов, батраков вместе со своими семьями должны кормиться и платить налоги, имея всего около одного (одного!) га земельного надела!.. Более сорока процентов рабочих остались без работы, а многие и без крова. Началось вновь стачечное движение, которое перешло в широкую волну забастовок, в ряде районов Испании поддержанных крестьянством. Массовое это движение шло под знаменем борьбы с монархией и с ненавистной народу фашистской диктатурой Примо де Ривера и со всеми его фашистскими прихвостнями. Под влиянием бурных проявлений народного гнева сначала вынужден был подать в отставку Примо де Ривера, а в апреле текущего года испанский король Альфонс XIII бежал за границу.