— Ты стала такой грубой, — разочарованно вздохнул Килиджен в ответ. — Я ведь предупреждал, что от своих любимых эльфов-оборванцев ты научишься только дурным манерам.
В темнице напротив заворочался пленник. Альгауза решила, что юноша все-таки эльф, которого оскорбили слова фейри, но узник лишь перевернулся на другой бок и засопел. Килиджен не обратил на него никакого внимания и терпеливо ждал ответа на свое замечание. Ему нравилось злить Альгаузу, нравилось с ней спорить и доводить до белого каления. В этот раз Альгауза не собиралась играть в его игры.
— В общем, спасибо, что заглянул, — она махнула рукой, как бы прощаясь, и направилась в другой конец крошечной комнаты, — но у меня тут очень много дел. Мне еще надо переосмыслить всю свою жизнь и попрощаться с ней, так что хорошего пути. Не споткнись.
Килиджен, повиснув на решетке, рассмеялся. Его заливистый смех эхом пронесся по коридору и не оставил пленникам ни шанса на крепкий сон. Альгауза подметила, что он не слишком-то осторожничает и скрывается. Неужели его пропустили без проблем? Если навещать ее не запрещено, почему ни отец, ни брат не пришли к ней?
— Иногда я очень скучаю по твоим остротам, родная, — сквозь смех признался он, и Альгаузу вновь перекосило от этого слова. Почему он продолжает ее так называть, хотя они уже год как расстались? Знает, что ей больно это слышать и специально издевается? Как она вообще могла влюбиться в такого придурка?
— Иногда – это когда проводишь ночи с Кхирой Таббай? — улыбнулась Альгауза нарочито беззаботно, как будто сказанные слова ничуть не задевали ее за живое. — Что ж, может дать ей пару уроков по иронии и сарказму? Недорого возьму. По старой дружбе.
— Не нужно спускать на меня всех собак, — притворно оскорбился Килиджен и указал на нее пальцем. — Если бы не твое упрямство, ничего бы этого не было.
Упрямство? Они стали часто ссориться и спорить из-за того, что Килиджен вдруг пропитался ненавистью к эльфам и вознамерился их всех истребить. Она же имела собственное, противоположное мнение. Это он называет упрямством? Кровь Альгаузы мгновенно закипела. Как у этого ублюдка еще поворачивается язык такое говорить? А ведь фейри не лгут: он действительно верит в тот бред, который несет.
— А, так это я засунула твой язык в ее рот прямо в разгар моего дня рождения? — Альгауза вопросительно изогнула бровь. Она бы с удовольствием вцепилась в его лицо ногтями, но боялась обжечь руки о железные прутья решетки.
— Не стоит так поверхностно судить, родная. Ищи причину, а не последствия. Я делился с тобой своими чувствами, но ты отказывалась их понимать. Ты же никого, кроме себя, не видишь. Неудивительно, что я стал искать понимания... в другом месте. Можешь обижаться на меня сколько угодно, но расстались мы из-за тебя.
Килиджен перестал улыбаться. В зеленых глазах промелькнул холодок, черты лица превратились в камень. Острые скулы, впалые щеки, брови вразлет – лицо хищника, заметившего свою добычу. Альгауза мгновенно напряглась: Килиджен Эмрис всегда был пленником своего настроения. Если на его лице сияла улыбка, значит, он был в прекрасном расположении духа и вряд ли мог кому-то навредить, но стоило только улыбке погаснуть, как все вдруг становилось непредсказуемым.
— Думай, что хочешь, — устало вздохнула Альгауза и, вновь усевшись на пол, прикрыла глаза. — Мне все равно, какими словами ты оправдываешь себя, когда накатывает чувство вины. Я только рада, что моя жизнь больше никак не связана с тобой. Проваливай и дай мне поспать, если твое сердце окончательно не обратилось в камень.
— Какие жестокие слова, — вновь поцокал языком Килиджен.
Это тоже была одна из его любимых привычек, и Альгауза злилась на себя за то, как хорошо она помнит каждую его особенность, каждый жест и каждое выражение лица. Сколько же времени должно пройти, чтобы старые раны затянулись и перестали саднить?
— Я пришел не с пустыми руками. — Он выудил что-то из кармана плаща, опустился на колени и просунул сверток между прутьев решетки. — Ты ведь пропустила ужин. Уверен, блюда в темнице не отличаются изысканным вкусом.