Он быстро накинул капюшон на голову и ушел, всколыхнув пламя на почти догоревшей до основания свечи. Альгауза дернулась было вперед, надеясь схватить его за руку и остановить, но не успела. Под ногой что-то хрустнуло. Она посмотрела вниз и увидела четыре хлебца, один из которых раскрошился под ее туфлей.
Опустившись на пол у решетки, она принялась с жадностью поглощать угощение. По щекам покатились слезы, но она не знала, что именно стало их причиной: может, потому что из-за слов Килиджена она и правда чувствовала себя ничтожеством? Может от того, что отец был вынужден идти на крайние меры, а значит, других, более простых, способов помочь ей не нашлось? А может потому, что хлебцы оказались такими вкусными, что сдержать свои эмоции ей не хватило сил.
— Кхм-кхм, — прокашлялся пленник напротив нее, и Альгауза испуганно замерла с хлебцем во рту. — О, ты не пугайся, продолжай уминать хлеб. Просто хотел заметить, что страдать на сытый желудок все же лучше, чем на голодный.
— Что же раньше не сообщил? — огрызнулась Альгауза, проглотила, не прожевав, то, что было во рту, и тут же подавилась едой. — Твое мнение так много значит для нас.
— Вы со своим возлюбленным так страстно спорили. Было опасно вмешиваться, — хихикнул пленник и подсел ближе к решетке, чтобы они сидели ровно друг напротив друга, как за обеденным столом. — Он у тебя такой грозный. У меня даже мурашки побежали.
— Он мне никакой не возлюбленный, — насупилась Альгауза, вдруг потеряв аппетит. Она посмотрела на последний оставшийся хлебец, который ей принес Килиджен. Почему ему опять удалось вывести ее из себя? — Мы давно расстались.
— Судя по всему, не слишком давно.
— А ты знаток, да? — На ссору с Килидженом ушли все ее силы, поэтому сейчас она не могла справиться со своим раздражением и вовремя придержать язык. — Что тебе надо? Извинений? Прости, что нарушили твой драгоценный сон, а теперь отстань от меня.
— Грубиянка, — вновь хихикнул пленник и приблизил лицо к решетке так, что на него пролилось немного света от факела. — Неудивительно, что ты оказалась за решеткой.
Альгауза слишком устала, чтобы ввязываться в новый спор с незнакомцем, да и смысла не было. Разве он не прав? Она здесь, потому что потеряла контроль над своей злостью и толкнула Кхиру. Если бы она не сделала этого, ее Дар бы не исчез, и сейчас Альгауза бы ехала в карете в объятиях матери и жаловалась на то, как некрасиво Кхира повела себя, когда подожгла ее платье. Она ведь могла превратиться в пепел, не подоспей Лиссэйн вовремя. Почему на суде никто даже не заикнулся о том, что Кхира хотела ее убить?
— Мне жаль вмешиваться в твое погружение в пучину отчаяния, но не могла бы ты поделиться едой, раз все равно больше не хочешь? — Пленник указал на хлебцы. — Я тоже хочу страдать сытым.
Альгауза без возражений обернула оставшийся хлебец в платок, в который он был завернут изначально, и метнула в сторону пленника. Силенок попасть в цель ей не хватило, и хлебец остановился на середине коридора.
— Копейщица из тебя никудышная, да? — вздохнул пленник, схватился за решетку одной рукой, а другой изо всех сил потянулся за едой.
Альгауза широко распахнула глаза от удивления: он так легко держался за железо, не боялся обжечься. У нее не осталось ни малейших сомнений – перед ней был эльф. На его руке заиграли мышцы, он тянулся отчаянно, как будто это была последняя еда в его жизни, и наконец придвинул добычу к себе. Невольно она вспомнила руки Килиджена – тонкие и изящные, как ветви молодого деревца, а ведь Килиджен долгие годы изучал боевые искусства. Но сейчас Альгауза была уверена: этот пленник мог бы сломать запястья Килиджена или ее собственные так же легко, как стебель розы.
— Спасибо за угощение, — поблагодарил эльф и впился зубами в добытый хлебец. — Если не забуду, поблагодарю твоего паренька, когда увижусь с ним в следующий раз.
Его лица было не разглядеть, остриженные до скул темные волосы и полумрак надежно скрывали его. Один рыцарь-фейри на службе короля Айслера рассказывал Альгаузе, что дикие эльфы обрезают волосы и даже бреются налысо, ведь в их суровых условиях жизни тяжело раздобыть воду и мыло для мытья головы, а гребни для расчесывания вообще немыслимая роскошь.
— Он не мой парень, и вы с ним больше не увидитесь, — устало проговорила Альгауза и легла на вонючий пол, почувствовав, как по шее и лопаткам растекается приятный холодок. — Как тебя зовут?