Никто за нее не вступился, как и всегда. Да и кто пойдет против королевы-регента Пламенного Двора, известной своим взрывным характером и тяжелой рукой? Слуги сделали вид, что не слышат крика и плача своей принцессы. Стража, при чьем присутствии происходило избиение, предпочли опустить глаза в пол. Только когда Даринэт бросилась на колени перед матерью, умоляя ее остановиться, Дарра отбросила трость и, отвесив прощальную пощечину, оставила Кхиру зализывать раны в одиночестве. В чем она была виновата? В том, что лишилась Дара. В том, что Альгауза сбежала. В том, что Айслер Моркант не считает Дарру ровней и ни в грош не ставит ее. В том, что за спиной фейри называют Дарру «женой на день». В общем, во всем и ни в чем одновременно. Просто так Дарре Дэвиаль легче переносить свою жизнь.
А что Кхира? Ее чувства мало кого беспокоили, и так повелось с самого первого дня после смерти отца. Мачеха ясно дала понять, что не нуждается в ней: на троне Кхиру Таббай видеть не желают до тех пор, пока она не станет достаточно сильной, как и ее отец, поэтому Кхира только и делала, что тренировала свой Дар, пыталась развить его до высокого уровня, а в это время Дарра правила королевством Каренхель. А теперь Дара нет, и Кхира каждую минуту ожидала, что к ней ворвутся воины королевы и зарежут ее. Тогда семье Дэвиаль ничто не будет мешать занять трон ее отца.
И во всем виновата Альгауза Моркант.
Кхира со злостью сжала кулак и ударила им по каменной ступеньке. Альгауза всегда все портила! Боль пронзила руку от кисти до локтя, и Кхира, ахнув, прижала ее к груди. Стряхнула с самокрутки пепел и снова затянулась, на этот раз еще глубже, чтобы ощутить дым в легких.
— Что за спешка? — пронзил тишину недовольный голос Килиджена Эмриса, и Кхира закашлялась от неожиданности. — Прекрати курить. Ужасный запах.
Кхира поспешно потушила самокрутку о камень и спрятала мундштук в корсет платья – единственное надежное место, которое она знала. Уж туда бы мачеха не полезла ни при каком раскладе. Килиджену не нравилась ее вредная привычка, и Кхира пожалела, что не затушила самокрутку заранее, чтобы он не увидел.
— Зачем ты меня позвала? — спросил он, остановившись в паре шагов от нее. Садиться рядом с Кхирой на грязный камень Килиджен не стал: он был очень щепетильным, когда дело касалось чистоты и опрятности внешнего вида. Вместо этого он оперся спиной на небольшую статую львицы и сложил руки на груди. — Я ведь предупреждал, что буду занят в ближайшее время.
— Я больше не могу сдерживаться, Килиджен, — честно призналась Кхира, сознавая, что сейчас показывает свою слабость. — Мне надоело проигрывать ей. Я хочу разобраться с ней раз и навсегда.
Кхира положила подбородок на подтянутые к груди колени и старалась не смотреть на выражение лица Килиджена. Закатил ли он глаза? Или одарил ее снисходительным взглядом? В глубине души она очень боялась его реакции. Килиджен презирал слабых, а сейчас Кхира наверняка выглядела таковой в его глазах.
Юноша ответил не сразу.
— Не думаю, что хоть кто-то из вас выигрывает.
Убедившись, что разговор предстоит не из легких, Килиджен оторвался от статуи и, смахнув со ступеней песок, сел на расстоянии вытянутой руки от Кхиры. Сначала она удивилась, а потом быстро сообразила: от нее пахнет табаком, а Килиджену неприятен запах. Даже в такой момент, когда она нуждалась в его поддержке, в его присутствии, в его прикосновениях и ласке, он не мог превозмочь себя и немного потерпеть. Когда он показывал свой характер, Кхира невольно вспоминала прошлые времена, когда Альгауза и Килиджен еще были парой. У них была странная привычка: даже если в комнате было много места, они всегда садились на один стул как можно ближе друг к другу. Килиджен занимал его, как и подобает воспитанному аристократу, а Альгауза взбиралась на спинку и устраивалась на ней, как обезьянка на ветке, свесив ноги. Он никогда не ругал ее, если грязной туфлей она задевала дорогую ткань его камзола, если она дергала его за острые уши, играясь, или плела смешные косички на длинных волосах. Он мог с улыбкой вытерпеть все, что она вытворяла. Но Кхира... Кхира всегда старалась быть идеальной, чтобы ему не приходилось ничего терпеть.