— Матерый комплиментщик! — погрозил пальцем товарищ Дегтярь и крепко обнял Иону Чеперуху.
Доктор Ланда, который принес с собой немецкую «Лейку» с магниевой вспышкой, просил Дегтяря и Чеперуху на секунду задержаться и не двигаться. Когда раздался щелчок и можно было опять двигаться, Иона Овсеич обратился к полковнику Ланде с убедительной просьбой, чтобы в его объектив попадали такие люди, как потомственный транспортник Иона Чеперуха, мастеровой Степан Хомицкий, старейшая активистка и общественница Клава Малая, жена кадрового офицера, кавалера Золотой Звезды Марина Бирюк, а Дегтярей надо фотографировать поменьше.
— Овсеич, — ответил полковник Ланда, — успокойся; тебе просто повезло — ты как раз стоял рядом с потомственным транспортником Ионой Чеперухой, но на фотографии я могу тебя отрезать.
Люди весело засмеялись, Иона Овсеич тоже улыбнулся, но дал понять, что хорошая шутка должна хорошо знать свое место.
Старый Чеперуха напомнил дорогим гостям, что пора за стол, а то горилка выдыхается, люди стали отодвигать стулья, но Иона Овсеич поднял руку и громко сказал:
— Товарищи, я думаю, среди нас голодных нету, мы пришли не кушать и пить, а чтобы поздравить нашего соседа, фронтовика Зиновия Чеперуху, который родился и вырос в этом дворе, со вторым новосельем!
Иона Овсеич, а за ним все остальные ударили в ладони и попросили хозяина показать квартиру, которая настолько изменилась, что, хотя находилась на месте старой, но была на нее похожа, как день на ночь.
Зиновий открыл дверь туалета с желтой, под слоновую кость, пластмассовой ручкой, просил заходить по трое, чтобы не создавать тесноты, пустил воду из крана, из душа, потянул цепь бачка, в унитазе запенилось, забурлило, как будто ударили в упор из пожарного шланга, а через пару минут, когда зашли следующие трое, бачок был опять полный, и, только потянули цепь, опять запенилось и забурлило.
— Счастливые люди! — открыто позавидовала Ляля.
— Не горюй, Орлова, — подмигнул Иона Овсеич, — сегодня у Чеперухи, завтра — у тебя, а еще день — и у Дегтяря будет.
Доктор Ланда опять щелкнул своим фотоаппаратом, магниевая вспышка получилась в этот раз такая яркая, что Дина Варгафтик зажмурила глаза и долго не могла открыть.
— Ланда, — обратился Иона Овсеич, — надо будет сделать два экземпляра; один мы сохраним для наших детей, когда построим новый форпост.
Дина Варгафтик открыла, наконец, глаза и просила доктора Ланду переснять, потому что она получилась слепая и дети будут смеяться. Доктор объяснил, что она зажмурилась уже после вспышки, но Дина никак не хотела слышать и пришлось пойти на уступку, Зиновий опять открыл кран, душ, дернул за цепочку, вода ринулась с грохотом, люди повернулись лицом к аппарату, смотрели прямо в объектив и радостно улыбались.
За столом товарищ Дегтярь предоставил первое слово Чеперухе-старшему, отцу нашего дорогого именинника, старожилу Одессы, который застал еще своего деда, а тот еще помнил Пушкина, когда поэт здесь жил в ссылке, ходил по улицам и прислушивался к голосу народа.
— Дорогие соседи, — Иона держал перед собой стопку, от волнения сильно дрожала рука, — товарищ Дегтярь только что вспомнил моего деда, который жил в нашей Одессе при Пушкине, но что хорошего он знал в своей жизни? Ничего, ровным счетом ничего: моему родному папаше он оставил пару тощих коней, а папаша оставил мне тачку или, проще говоря, два колеса с оглоблей, а за лошадь должен был стать уже Иона, его родной сын, короче, я сам. А сегодня мой Зиновий кончает на инженера, имеет жену с образованием, и государство выделило ему отдельную квартиру со всеми удобствами, то есть своя вода, свой душ, свой туалет. Я вас спрашиваю: что еще человеку надо? Когда я был маленький мальчик, моя покойная мама давала мне на праздники пять копеек и посылала в баню Исаковича на Преображенской улице, а мой сын и его дети имеют баню у себя дома и могут сидеть, сколько им захочется, и никто на свете не имеет права сказать им: хватит, баня закрывается! У Ионы на глазах выступили слезы, а гости, наоборот, весело смеялись и требовали, чтобы оратор продолжал свою речь.
— И я думаю, — Иона вытер большим пальцем слезы, — когда папаша придет в дом к своему сыну и захочет тоже взять душ, сын не скажет ему: хватит, баня закрывается!
Старый Чеперуха опять заплакал, Клава Ивановна и бабушка Оля качали головами, а маленькие Гриша и Миша, хотя никто не давал команды, сами побежали к деду, прижались с обеих сторон к ногам и потребовали, чтобы дед выпил свою стопку, а то водка выдыхается. Гости засмеялись еще веселее и громче, Иона Овсеич поднялся со своего места, остальные тоже встали, и предложил самый первый тост за наших детей.
— За наших детей, — повторил Иона Овсеич, — за наше будущее, за мир во всем мире!
Когда немного закусили, Клава Ивановна запела «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!», сделала руками знак, чтобы подхватили и начала дирижировать:
Хор получился дружный и звонкий, как будто накануне сто раз репетировали, Иона Овсеич зажмурил от удовольствия глаза, ударял в такт ногой и широко открывал рот, когда начинался припев. Адя Лапидис, по своей привычке, смотрел немножко исподлобья и тоже широко открывал рот, одна Аня Котляр сидела, как деревянная, и крепко сжимала губы.
Иона Овсеич, хотя глаза были закрыты, хорошо видел, какое у Ани Котляр выражение лица, и ждал, когда эта женщина своим надутым видом перестанет портить людям настроение. Бабушка Оля осторожно подошла сзади, наклонилась, но Котляр, вместо того, чтобы улыбнуться или просто приветливо ответить, еще больше надулась и замотала головой, вроде к ней зря цепляются и докучают. Оля положила ей руку на затылок, а она вдруг захватила обеими ладонями лицо и затряслась, как в истерике.
— Анна Котляр, — спокойно сказал Иона Овсеич, — мы здесь в гостях, а не у себя дома.
Аня продолжала держать лицо в ладонях, как будто не к ней обращаются, товарищ Дегтярь еще раз просил успокоиться и напомнил известную народную поговорку: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
— При чем здесь монастырь! — встряла Клава Ивановна. — Тяжело заболел ее Иосиф, у него началась гангрена на второй ноге.
Товарищ Дегтярь выпрямился на своем стуле, положил ладони на стол и сказал, что от гангрены в наше время не умирают, а там, где находится сейчас Иосиф Котляр, достаточно квалифицированных врачей и хирургов, не хуже, чем наш доктор Ланда.
Доктор Ланда улыбнулся и подтвердил: не только не хуже, но еще в десять раз лучше. Иона Овсеич прищурил правый глаз, как будто прицеливается, несколько секунд внимательно смотрел на полковника, потом попросил Зиновия, как хозяина дома, поставить для гостей какую-нибудь веселую пластинку, а то некоторые хотят на свадьбе играть панихиду.
Пока Зиновий возился с проигрывателем, Аня отняла ладони от лица, правая сторона, где было ранение, сделалась совсем синяя и прошептала:
— Ничего, товарищ Дегтярь, я еще дождусь в нашем дворе панихиды, на которой потанцую, как на свадьбе.
— Громче, Анна Котляр, — Иона Овсеич сильно прижался к спинке стула, от сиденья поднялся сухой скрип, — громче, чтобы все могли слышать.
— Боже мой, — заломила руки бабушка Оля, — я же говорила: «Зюня, не надо приглашать ее!» Но разве меня кто-нибудь послушает!
— Жена, — старый Чеперуха ударил кулаком по столу, две бутылки с водкой упали на пол, одна разбилась, — не подымай гвалт на весь мир! У Ани Котляр болит душа, а ты ее гонишь на улицу, как заразную собаку. Мне стыдно, стыдно перед детьми, перед людьми, перед соседями.
— Знаете что, папа, — вступилась за свекровь Катерина, — свои порядки будете устанавливать у себя дома: здесь нечего срамить. А ходить в гости с камнем за пазухой — это, я не знаю, кем надо быть!
— Дети, — замахала руками Клава Ивановна, — родные мои, перестаньте! Я вас умоляю, перестаньте.