На них рядами стояли коробки, на каждой из которых была проставлена дата. Каха очень аккуратно вел записи. «Год тридцать первый правления фараона» — прочитал я. Это прошлый год. Выше стояли коробки, обозначенные «Год двадцатый правления фараона». Мне тогда было шесть. С бьющимся сердцем я провел пальцем по следующему ряду и прочитал: «Десятый год правления». Это запись была сделана чьей-то чужой рукой. Я взял коробку с надписью «Год четырнадцатый правления фараона» и бросил взгляд в сторону писца. Тот читал какой-то документ. Поставив коробку на пол, я поднял крышку.
— Смотри не перепутай папирусы, — не поднимая головы, вдруг сказал Каха.
Я промолчал и начал просматривать документы, надеясь на одном из них увидеть царскую печать. Ничего. Я просмотрел еще раз, затем поставил коробку на место и взял другую, следующего года, и снова ничего. Поставив коробку на полку, я подошел к Кахе.
— Его там нет, — сказал я, чувствуя, что задыхаюсь от волнения. — В деловых бумагах его нет. А где отец держит свои личные бумаги?
Каха резко встал.
— Довольно! — сухо и решительно сказал он. — Довольно, Камен. Тебе придется подождать возвращения отца.
— Я не могу ждать, Каха, — сказал я. — Прости, не могу.
Обойдя вокруг стола, я внезапно подошел к писцу сзади и одним движением обхватил рукой его шею, крепко прижав к себе его голову.
— Я могу сломать тебе шею, — сказал я. — Послушай, Каха, ты скажешь отцу, что я силой заставил тебя отдать документ. Где личные бумаги отца?
Каха не шевелился.
— Что ж, убей меня, — глухо сказал он. — Только не думаю, что ты это сделаешь, потому что прекрасно знаешь, каковы будут последствия. Не надо, Камен. Лучше объясни мне, что с тобой происходит, и, может быть, я сумею тебе помочь.
С тяжелым вздохом я разжал руки и отступил на шаг. Опустившись на стул, я провел рукой по лицу.
— Я пытаюсь выяснить, кто были мои родители, — сказал я. — У меня есть веские основания считать, что отец это знает, хотя и скрывает, поэтому мне обязательно нужно найти папирус, который откроет мне правду.
— Понятно. — Каха смотрел на меня серьезно и спокойно. Мои угрозы его ничуть не испугали, и теперь, под пристальным взглядом этих темных глаз, я чувствовал себя полным дураком. — Но, Камен, если отец отказывается сказать тебе правду, как мог ты подумать, что это сделаю я?
— Каха, — мрачно сказал я, — я больше не ребенок, который играл вот под этим столом, пока вы с отцом занимались делами. Если ты не принесешь мне коробку с личными бумагами отца, я разнесу в клочья всю контору, пока не найду этот документ. Мне все равно, что скажет отец. Я его не боюсь. И ты не смеешь мне приказывать.
— Я очень люблю тебя, Камен, — сказал Каха, — но позволь тебе напомнить, что и ты не смеешь мне приказывать. Я служу только твоему отцу, и больше никому. От него зависит, останусь я в этом доме или нет.
Я встал. Спокойно подойдя к сундукам, которые стояли под полками, я рывком сорвал печать с первого же из них и разом высыпал на пол все его содержимое. Каха молча наблюдал за мной. В сундуке лежали свитки пергаментов и какие-то маленькие коробочки, завернутые в холст. Я начал грубо срывать с них ткань. В них оказались золотые безделушки, слитки серебра, необработанный кусок ляпис-лазури, стоивший, наверное, не меньше, чем весь наш дом, драгоценные камни без оправы, сабейские монеты, но ничего похожего на то, что я искал. Пошарив на дне сундука, я выдвинул второй. В стену с грохотом ударила крышка. Я нагнулся над сундуком.
— Ладно, согласен! — крикнул Каха. — О боги, Камен, ты что, сошел с ума? Я дам тебе, что ты просишь. Позови Па-Баста, пусть он будет свидетелем, что я сделал это по принуждению.
Однако специально звать управляющего не пришлось. Он стоял в дверях, с ужасом глядя на тот хаос, что я устроил в конторе. Я не дал ему заговорить.
— Видишь это? — дрожащим голосом спросил я. — Это сделал я. Каха пытался меня остановить. А сейчас он принесет мне то, что я ищу, потому что иначе я переверну вверх дном всю контору. Я не шучу, Па-Баст.
Управляющий окинул быстрым взглядом меня, Каху, разгромленные сундуки.
— Ты пьян, Камен? — поинтересовался он. Я покачал головой. — Тогда дай ему поскорее, что он там просит, а то он и в самом деле все разгромит, — сказал он Кахе. — И если после этого ты не успокоишься, мне придется запереть тебя в твоей комнате, где ты будешь сидеть до тех пор, пока из Фаюма не вернется твой отец.
— Не придется, — ответил я. — Я в своем уме. Все будет хорошо. Неси, Каха.