— Каха, — произнес он, — сколько времени прошло. И почему это старые друзья вспоминают друг о друге только в минуты опасности? Подойди ко мне. Сядь. Ты ведь больше не мой замечательный юный писец, не правда ли?
Он щелкнул пальцами. Харшира тут же вышел, чтобы проверить, как идет подготовка к обеду, а мне был поднесен кувшин с вином и чаша, которую я взял в руки и держал, пока слуга ее не наполнил, но прежде я выразил свое почтение всему благородному собранию. Затем по приглашению моего бывшего господина я опустился на подушки. Гуи вернулся на свое место.
— Итак, — сказал он, — мы не будем обсуждать наше дело, пока не отведаем кушаний и не обменяемся другими, более мирными новостями. Здесь нас собрала одна короткая записка, но это вовсе не означает, что нам достаточно переброситься парой слов. Выпей вина, Каха!
В углу в мягком свете светильников заиграла арфа. Разговоры то затихали, то возобновлялись. Вокруг стола сновали слуги с дымящимися подносами, принося и унося кушанья, чаши с вином наполнялись несколько раз, и все же за видимостью непринужденной беседы сквозила тревога. Я старался не думать о ней и веселился от всей души. Во рту стоял привкус кушаний Гуи. Кровь разгорячилась от его вина. Все в этом доме нашептывало мне о прошлом, и если бы я закрыл глаза, позволив себе мысленно перенестись в прошлое, то дом Мена превратился бы в мечту о будущем, а над моей головой, в своей изысканной комнатке, стояла бы на коленях возле окошка молодая девушка, ожидая, когда разъедутся гости.
Но вот наступила глубокая ночь, все насытились, и тогда слуги внесли новый кувшин вина, поставили его перед прорицателем и удалились. Музыкант встал, забрал свой инструмент, поклонился в ответ на наши слабые аплодисменты и тоже вышел. Когда дверь за ним закрылась, Харшира встал возле нее, скрестив на груди руки.
— А теперь, — обратился к нам Гуи, — Каха расскажет, зачем он велел нам собраться в такой немыслимой спешке. Что случилось?
Я посмотрел в его лицо, чувствуя, что все взгляды обращены на меня, но по выражению красных глаз прорицателя понял, что он-то в объяснениях не нуждается.
— Я думаю, что вы, мой господин, равно как и генерал Паис, догадываетесь, зачем я попросил вас собраться, — сказал я. — Семнадцать лет назад мы часто собирались по вечерам. Хотя я и не был одним из зачинщиков, я был вашим добровольным помощником, горячо поддерживающим заговор, и когда он провалился, я понял, что являюсь более уязвимым, чем вы. У меня нет благородного происхождения. У меня нет связей среди высокопоставленных сановников, кроме вас. Если бы обо мне узнали, я был бы немедленно казнен, чего нельзя сказать о вас. Я рисковал больше всех, поэтому я и покинул этот дом и отдалился от всего, что случилось потом. И все же я остался вам верен. Как остаюсь и сейчас. Я пришел сюда, потому что нагрянула новая беда. Когда Ту отправили в ссылку, никто из вас ни разу не поинтересовался, что случилось с сыном, которого она родила от фараона. Возможно, вы решили, что подобные расспросы могут вызвать подозрения. А возможно, вам просто не было до него дела.
— Верно, — сказала Гунро. — Кому он нужен? И с какой это стати нам о нем узнавать? Она была грубой крестьянской девчонкой ниоткуда, без капли благодарности или скромности, а грязную кровь в жилах ее отродья ничем не отмыть, даже смешав ее с кровью царя.
— Ну и что, все равно она была на редкость красива, — буркнул Паис. — Я бы многое отдал, чтобы смешать мою кровь с ее, и ручаюсь, что уж я бы доставил ей куда больше наслаждения, чем этот тупица. Девчонка по-прежнему стоит передо мной, словно полузабытая мечта.
— Не стоит так говорить о том, кто когда-то был твоим другом, — мягко сказал Гуи, глядя на Гунро, и та усмехнулась.
— Эта выскочка? Я тоже была молода и полна радужных надежд. Я постаралась стать ее подругой, как велел мне ты, Гуи, но это оказалось трудной задачей. Ее надменность не знала границ, и вот вам результат — она провалила все дело и сама получила по заслугам.