— Смотри, кровь, — она поднесла ладонь к его лицу.
— Иди, Гулико, садись на мотоцикл и езжай, — сказал Ираклий, — ты хорошая девочка.
— Я тебя обманула… Пошутила!
— Знаю…
Гулико остановилась в воротах и взглянула на Лили.
Но Лили, прижав к лицу кулаки, смотрела на Ираклия и не видела ее.
Когда Ладо и Гулико уехали, Лили спросила:
— Зачем ты это делаешь?
— Не знаю…
— Тогда оставь, пошли.
— Ты думаешь, я боюсь?
— Ничего я не думаю.
— А вот я как раз боюсь.
— Тем более пошли.
— Именно поэтому, именно поэтому, именно поэтому, — Ираклий чиркнул спичкой, поджег тряпку, обмотанную вокруг копья. — Беги! — крикнул он и метнул копье в открытую дверцу машины.
Потом они сидели на скамейке у моря.
— Холодно, — поежился Ираклий.
Лили обняла его:
— И теперь холодно?
— Да.
— Боишься?
— Боюсь.
— Что ты этим доказал?
— Меня посадят?
— Не знаю. А вообще-то стоило бы.
— Я должен уехать. Завербуюсь на танкер… Ты думаешь, эта маска вправду африканская? В Москве ее делали. А мне сказал, что из Конго привез.
— Отличная маска.
— У отца знакомый в Батуми. Позвонит, и меня возьмут. Тогда я ему все прощу.
— Что?
— Не твое дело. Через два года вернусь.
— Зачем так спешить?
— Тебе все равно?
— Конечно.
— Лили?
— Дай сигарету.
Лили встала.
— Пошли.
— Постой!
— Тебе уже не холодно?
— Нет.
— Зато мне холодно.
2
Во дворе стоит двухэтажный кирпичный дом, обсаженный яблонями. Дом относится к числу тех строений, которые возводятся хозяевами на протяжении всей жизни, медленно, солидно и прилежно, как это свойственно небогатым строителям.
Две комнаты нижнего этажа выходят в застекленную веранду, где стоят стол, стулья, тахта, холодильник и телевизор. Веранда разделена перегородкой, и во второй ее половине, которая не больше ладони, оборудована кухня. Видна газовая плита, красный баллон и маленький узкий стол.
Воду носят со двора, из колодца. Двор обнесен проволочной оградой.
На втором этаже — всего одна комната, просторная, как зала. Здесь никто не живет. Хотя именно эту комнату убирают и чистят особенно тщательно. Ставни на окнах всегда закрыты, в комнате царит полумрак и покой, стоит резкий запах воска и нафталина. Эта комната для гостей. И хотя ни один гость еще не входил сюда, самые дорогие вещи собраны именно в этой комнате: чешские кровати, зеркало, завешенное полотном, стол на массивных ножках с огромной хрустальной пепельницей посередине, шесть зачехленных стульев, пианино с медными подсвечниками, старый телевизор с увеличенной семейной фотографией на месте экрана, зеркальный шкаф и столик для игры в нарды. На стене висят большие круглые часы, которые не работают не потому, что испорчены, а чтобы подольше сохранились. Спускающаяся с потолка громоздкая люстра тоже обернута марлей, словно памятник, готовый к открытию. Над изголовьем кроватей несколько одинаковых фотографий голенького малыша, вправленных в бамбуковые рамки. Рамки украшены надписью, выжженной увеличительным стеклом: привет из Батуми…
Балкон второго этажа выходит в сторону моря. Железные перила порядком изъедены ржавчиной. Отсюда хорошо видно море. Между морем и домом — пустырь.
В этом доме живет семья Александра Сисордия. Александр по профессии экономист, в настоящее время на пенсии. Можно сказать, что Александру повезло. Не у всех есть возможность построить дом у моря и спокойно доживать свой век. Но и не все думают об этом тогда, когда до старости еще далеко. Собственно, это и не удивительно. Жизнь и так ежесекундно доставляет массу забот, и не остается времени, как бы ни желал всем сердцем, подумать о беззаботной старости. Александр же думал только об этом — и не прогадал. Хотя здесь же нужно сказать, что далось ему все это нелегко. Всю свою жизнь Александр берег каждую копейку и отказывал себе в том, что мы считаем необходимым. Многое ему было так же необходимо, как и нам, но, в отличие от нас, Александр умел терпеть, а терпение, это всякий подтвердит, очень важная вещь. Все, что вы видите вокруг, создано терпением. Терпеливо возводят дом, терпеливо прокладывают железную дорогу, терпеливо изобретают атомную бомбу, терпеливо создают семью, терпеливо ловят льва, один капкан, как бы мастерски он ни был поставлен, делу не поможет. Терпение, можно сказать, та же ловушка, расставленная для других или для самого себя. Я думаю, вы согласитесь со мной, что самое трудное на этом свете — это обуздать себя.