Лектор выступал обстоятельно, хотя лицо его все время улыбалось. Послушать его — так самые сложные проблемы современной физики, над которыми ученые ломали головы, оказывались проще простого. Наверно оттого, что он старался говорить очень понятно и доходчиво. Закончив лекцию, он вытер лоб платком и спросил:
— Вопросы есть?
Инструктор поднялся со своего места и оглядел зал.
Публика колебалась: если задать вопрос, лектор подумает, что не вполне толково разъяснил положение современной физики, и, чего доброго, обидится.
Фотограф Амберки поднял руку:
— Можно мне?
— Давайте, давайте! — ободрил его лектор.
— Существует ли платоническая любовь? — спросил Амберки.
— Эго не относится к теме сегодняшней лекции, — поторопился вмешаться инструктор.
— Отчего же, я могу ответить, — сказал лектор, похлопывая себя по правому карману пиджака, видимо, в поисках папирос. Карман оказался пуст, и на лице лектора отразилось явное недоумение. Некоторое время он бессмысленно глядел в одну точку, потом щелкнул в воздухе пальцами, вспомнил, значит, где оставил папиросы, и опять заулыбался.
— Вопрос платонической любви — вопрос крайне серьезный, — начал он. — Вот вы, — лектор протянул руку в сторону Амберки.
Амберки улыбнулся, довольный обходительностью лектора.
— Так вот, уважаемый, позвольте спросить, есть ли у вас жена?
— А как же! — удивился Амберки. — Конечно, есть!
— В том-то все и дело…
— То есть в чем дело?!
— Садитесь, садитесь, я не хотел вас обидеть…
Лектор, по-видимому, забыл, что собирался сказать, помолчал и потом бодро продолжил:
— Многие не верят в платоническую любовь!
— Я верю! — крикнула с места старшая дочь директора музыкального училища и покраснела. «В институт не попала, а теперь и замуж не выйдет! Нам только платонической любви не хватает!» — подумал отец и, наклонясь к жене, прошептал:
— Что болтает твоя дочь?!
— Не бойся, — ответила жена, — платонической любви не существует, ты меня спроси!
А вообще-то родителям было приятно, что дочка вмешалась в спор. В конце концов не зря же она сдавала столько лет подряд в медицинский институт. Они и других дочерей подтолкнули: чего, мол, сидите, набрав в рот воды! Но те не двигались и не моргали, положив на колени выпачканные лиловыми чернилами и измученные переписыванием шпаргалок руки.
Страсти разгорелись не на шутку. Все забыли про лекцию о современной физике, про фильм, который должны были показать после лекции и не показывали. Судя по всему, и сам лектор был задет за живое вопросом фотографа. Только инструктор то и дело поглядывал на часы: «У Нико небось все готово. Плохо, что хачапури остынут, а так — спорьте, ради бога, мне не жалко!»
— Тс-с-с… — прошипел инструктор, поднявшись во весь рост.
— Потише, товарищи, — поддержал его лектор. — Если вы не успокоитесь, у нас ничего не получится.
Но больше всех кричал он сам, всем возражал без разбору, — за него или против выступали, — размахивал руками, то и дело отирал лоб и шею платком, в общем, боролся, потому что это уже была настоящая борьба, яростная, непримиримая, не на жизнь, а на смерть. Вошедший в экстаз лектор вдруг заметил Беко и крикнул ему:
— Подите сюда, молодой человек!
Беко замешкался, тогда лектор подскочил и вытащил Беко на сцену.
— Ваша фамилия, юноша?
— Сисордия, уважаемый.
— Вот ты и скажи нам, Сисордия, веришь ли ты в платоническую любовь?
Тут поднялся невообразимый гвалт, хохот, свист, потому что все знали историю Беко.
Беко вырвался из рук лектора и убежал…
8
Зина присела к столику музыкантов:
— Ох, устала…
Она улыбнулась и поправила спадавшие на лоб волосы. Беко подал ей стакан:
— Выпейте, это боржоми.
— Спасибо, — она отпила, отставила стакан и поглядела на Беко.
— Спасибо, — повторила она.
Она не сводила с Беко глаз, словно пыталась вспомнить, откуда его знает.
Беко поднял голову, и некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Зина обратилась к сыну:
— Датуна, тебе не пора спать?
— Нет, — ответил мальчик, он уперся ладошками в колени Беко и попросил: — Расскажи еще что-нибудь.
— Он к вам привязан, — сказала Зина, — весь вечер от вас не отходит.