Выбрать главу

Железнодорожник зажег свет в темном коридоре, достал из кармана ключ и открыл первую же дверь. В комнате он тоже зажег свет и пригласил Беко:

— Заходи.

Комната была очень тесная, с узким столом и железной койкой. Она и впрямь напоминала тюремную камеру, но на стене висел портрет Акакия Церетели, вырезанный из журнала, и у Беко отлегло от сердца.

Они сели на койку.

На столе не было ничего, кроме жестяной кружки и коробки с домино. Железнодорожник выдвинул ящик и достал сверток, в котором оказались хлеб и колбаса. Он вытер лезвие ножа об рукав, поровну разделил хлеб и колбасу, одну половину подтолкнул к Беко, вторую снова завернул в газету и спрятал в ящик. Потом он нагнулся, пошарил под кроватью и выставил на стол початую бутылку лимонада. Снял крышечку ножом, налил полную кружку и протянул Беко:

— Пей!

— Спасибо, я не хочу. — Беко зажал руки между колен и отвернулся. От голода его даже поташнивало.

Железнодорожник достал свою долю из ящика, откусил хлеб с колбасой и с полным ртом проговорил:

— Я только что поужинал.

Беко отщипнул кусочек хлеба и поднес ко рту. Чуть не потерял сознание. Отпил теплого лимонада.

— Учишься? — железнодорожник прикрыл бутылку железной крышечкой.

— Нет.

— Работаешь?

— Нет, — солгал Беко, потому что железнодорожник все равно не поверит: рабочий человек до такого состояния не дошел бы.

— Почему?

— Не знаю.

— Ешь, чего ты?

Беко осмелел, железнодорожник закурил и, подперев лицо рукой, смотрел на Беко.

— Вкусно? — спросил он.

Беко кивнул.

— Когда голоден, все вкусно. Ешь, сынок, ешь, не стесняйся! Хлеб принадлежит всем, у хлеба нет хозяина. Как в нашей сказке сказано: и прохожего накорми, и домой целым принеси. Не думай, что ты один хочешь есть, накорми и того, кто уходит, и того, кто приходит. Хлеб — как сердце, если хочешь сохранить его целым, поделись с людьми!

Беко кончил есть, обтер руки о штаны и взглянул железнодорожнику прямо в глаза.

— Теперь закурить хочешь, да? — спросил тот.

Беко кивнул.

Железнодорожник выложил пачку на стол. Беко взял сигарету, расправил ее, языком провел по лопнувшей бумаге, сунул в рот и закурил.

Было такое чувство, что всю жизнь он голодал и сейчас впервые насытился. Ему не хотелось отсюда уходить. Голос железнодорожника доносился, как сквозь стену тумана, и каждое слово имело вкус хлеба. Если бы в школе разрешали есть хлеб во время урока, Беко многому бы научился…

— Хлеб — как сердце… — говорил железнодорожник, — поделись… Всех накорми…

Потом он услышал его голос очень явственно:

— Ты, никак, спишь?

Беко встал, протирая глаза, и улыбнулся:

— Да.

— Иди, сейчас твой поезд подойдет.

— Спасибо, — Беко кашлянул, прочищая горло.

— Ну, беги!

И Беко побежал.

В ожидании поезда по перрону прогуливалось несколько человек. Беко приглядывался к ним, надеясь встретить знакомое лицо. Но из их городка никого не оказалось.

В это время из здания вокзала выскочил директор музыкального училища. Увидев, что поезда еще нет, он успокоился и остановился, обтирая лицо платком.

Беко обрадовался и поспешил было к нему, как директор вдруг предостерегающе окликнул его издалека:

— Сисордия, остановись!

Беко встал, взирая на него в недоумении.

— Ты здесь, Сисордия? — Директор переложил в другую руку тяжелую партитуру.

— Здесь…

— А ты знаешь, что Дато нашли? — заорал директор.

— Нашли?! — почти так же громко закричал Беко.

Они так кричали, словно стояли на разных берегах широкой реки.

— Не двигайся, Сисордия! — Директор пошел к нему, но близко подходить не стал — остановился поодаль.

— Где его нашли? — спросил Беко.

— Да-да, нашли.

— Где?

— Чего ты орешь? — рассердился директор, достал платок и снова стал вытирать лицо; — Ты что, не знаешь, где он был?

— Не знаю.

— Так вот, если не знаешь: его здесь нашли, в Сухуми!

Беко хлопнул в ладоши:

— Ух!

— Теперь ищут тебя, — директор подошел еще ближе.

— Меня? Зачем?

— Сисордия, — спокойно заговорил директор, — Лучше тебе самому пойти…

— Куда?

— И во всем сознаться.

— В чем сознаться?

— Так будет лучше.

Директор озирался по сторонам, словно кого-то искал.

— Да, так будет лучше, — повторил он, — поверь мне.

— Но в чем я должен сознаваться? — растерянно улыбнулся Беко.