Дверь в кабинет преградила молоденькая секретарша:
— Ваша фамилия?
Я объяснил, кто я и зачем пришел.
— Подождите здесь, я доложу.
Через несколько минут она вернулась и сказала:
— Там совещание. Вам придется подождать.
Я присел на стул. Девушка печатала на машинке, изредка поглядывая в мою сторону, словно проверяя, смирно ли я сижу.
Внезапно дверь отворилась и вышел сам редактор:
— Почему вы не входите, я вас жду!
Секретарша подняла на него глаза:
— Вы же сказали…
— Ах, Цисана, Цисана, — редактор ласково погрозил ей пальцем, — когда ты научишься различать авторов?
В кабинете я увидел заведующую отделом Мальвину Тушишвили. В ответ на мое приветствие она кивнула.
— Садитесь, — Ганимед придвинул ко мне стул, а сам сел на свое место.
Мальвина встала обеими ногами на куски войлока, лежавшие в углу, и аккуратно стерла мои следы с паркета.
Видимо, редактор завтракал: на столе стоял чай, на блюдечке — кусок пирога. Мальвина подставила чай поближе:
— Остынет.
Редактор взглянул на меня с виноватой улыбкой.
— Пейте, пожалуйста, — я поспешил его успокоить.
— Спасибо, а то боюсь, остынет.
Он отпил глоток и заметил Мальвине:
— Пересластила!
— Вы должны есть как можно больше сладкого, — строго отозвалась она.
Редактор пожал плечами: смотрите, дескать, как тут со мной обращаются.
Мальвина подняла телефонную трубку и набрала номер, отвернувшись от нас, чтобы мы ее не слышали, но каждое ее слово было прекрасно слышно нам обоим.
Редактор, снисходительно улыбаясь, покачал головой, видимо, понял, с кем она говорила.
— Сейчас он пьет чай, — сказала Мальвина, — у него автор… Есть такой…
Этот «такой» был я.
— Непременно посажу в машину и отправлю домой…
— Если хотите, можете закурить, — обратился ко мне редактор.
— Спасибо, я только что курил…
— Мы рассмотрели ваш рассказ. Правда, мы друзья, а у нас многое делается по дружбе, но…
— Дружба — вещь неплохая, — заметил я.
— Смотря когда…
— Когда она настоящая.
— Кажется, сейчас не об этом речь.
— Простите.
— Так о чем я говорил?
— О том, что вам не нравится мой рассказ.
— Я этого не сказал. Двери нашей редакции всегда открыты для талантливой молодежи. Вы — будущее нашей литературы…
— Я вас умоляю, — продолжала телефонный разговор Мальвина, — не позволяйте ему вечером работать. Я прошу от имени всей редакции…
— Может, вы что-нибудь другое нам принесете, — сказал Ганимед.
— Что именно? — я не скрывал раздражения. Все редакторы встречали меня одинаково, как сговорились.
— Как бы вам сказать… Ну, допустим.
— Допустим — глобус?
Мальвина положила трубку и взглянула на меня с упреком. Видимо, она прислушивалась и к нашей беседе. Ганимед рассмеялся:
— При чем здесь глобус! Хотя, — он стукнул себя ладонью по лбу, — я как раз об этом хотел сказать: глобус, планета, космос. Вы когда-нибудь пробовали свои силы в научной фантастике?
— Нет, — резко ответил я. — И не собираюсь.
— Совершенно напрасно. Мы живем в эру космоса.
Сегодня, когда я вспоминаю его слова, начинаю верить, что Ганимед оказался пророком. Возможно, сыграло свою роль и то, что его прозвище каким-то образом было связано с космосом…
Правда, мы еще не переселились на другие планеты, но уже тоскуем по нашей маленькой Земле, по уютному красивому шарику. Нет, глупо, глупо так думать. Зачем искать грустную подоплеку наших стремлений и мечтаний, величия человеческого разума и, если угодно, — героизма? Разве я не плакал от счастья, когда человек впервые ступил на Луну? Но ведь вполне возможно, через десять тысяч лет случится то, чего мы втайне страшимся. Нет, у нас есть собственное время, которое называется вечностью, поэтому жизнь каждого из нас вечна…