— Надо вовремя сказать было! Нет плашек, я бы купил! — Стручков отмахнулся от Воронина и сладко зевнул. — Всю ночь убил на это. Зато уж, — он неожиданно усмехнулся и горделиво положил стальную пластинку на ладонь, — добился своего. Учись! Ты! Сейчас будем примерять.
Потускнели звезды, и в верхушках парка проснулись грачи. К их голодному гаму хлопотно присоединились воробьи, а над дворцом кучкой взлетели голуби, просвистав крыльями.
Скрип телеги привлек внимание задремавших собак, они бросились к скотному, захлебываясь, напали на кого-то, и оттуда несло рваные крики и хлест кнута.
— Кого это черт встряхнул с этих пор?
Стручков обмахнул ладони о полы пиджака и прошел за угол. Оттуда скоро донесся разговор, всхрапнула лошадь, унявшиеся собаки снова разбрелись по конурам.
Коротков взглянул на притихшую Наташу.
— Спать?
Она глянула на него и, скривив рот, проглотила зевоту.
— Не к чему. Пойдем к тебе. С солнцем я — домой.
Они повернулись было, но их остановил Стручков. В его зове было беспокойство, разбуженный гнев и нетерпение. Коротков мгновенно повернулся и увидел Федота. Тот размахивал руками и все норовил стать лицом к лицу с беспокойно вертевшимся Стручковым. Голос Федота отдавал хрипотой, смертной усталью и неунявшимся волнением:
— Вдрызг! Живого места нет! Это не злодеи?! Но я им точку поставлю! Теперь ты понимаешь, какая полоса нам в руки дадена?
— Я понимаю. — Стручков хмурил брови и шевелил желваками скул. — Ты послушай! — Он кивнул Короткову и жестом остановил Федота. — Машины подожгли и человека до полусмерти избили. Здорово?
— Кого?
— Мотю, пастуха! — Федот взял его за обшлаг пиджака и потянул к себе. — В чем душа держится. Везу в больницу. Но зато, — он оттолкнул Короткова и опять метнулся к Стручкову, — зато точка! Этот случай все село растолкал! Прямо среди ночи все к нам в колхоз постановили. Кулаки — на отлете! Вот где самая точка-то!
Матюха лежал в телеге, накрытый рыжим зипуном. Когда лошадь тронулась, он шевельнул ногой, и голова его закачалась в телеге, словно была отделена от тела. Коротков шел за телегой, держал Наташу за руку и вслушивался в разговор сзади. Федот говорил успокоенно и с большой силой:
— Это еще будет, и не у нас одних. Кулакам мы гроб делаем, и делаем твердо. Для них исход один: грызть горло нам. Разве перегрызешь всем? Когда солнышко растопит снега и потекут с гор потоки, — разве их остановишь? Они найдут себе ход, пробьют дорогу, сольются в ручьи и реки, заломают льды. Так и народ наш.
— С гор потоки, это — верно. — Стручков говорил редко, сквозь зубы. — Борьба идет огромная. Но без борьбы ничего и не достигнешь.
— А ты думаешь! — Федот рявкнул и испуганно снизил голос. — Не достигнешь!
Спустились под гору, в каменистый овраг. Колеса запрыгали по камням, телега заплясала, и из нее послышался стон. Коротков молча подтолкнул Наташу, помог ей на ходу взобраться на грядку телеги, сам сел с другой стороны.
Матюха открыл глаз и чуть слышно спросил:
— Кто это?
Стараясь говорить весело, Коротков взял голову Матюхи в ладони и ответил:
— Иль не узнал, дружок? Свои.
Матюха еще раз разомкнул веки, и лицо его скривила гримаса:
— Хорош я?
— Первый сорт.
И когда Коротков на сильных толчках близко придвинулся к лицу Матюхи, тот рвано шепнул ему:
— Невеста-то… Помнишь? Опять ко мне…
Он скоро забылся. Телега взобралась на гору. Сзади в овраге клубился тяжелый туман, и из-за холмов уже поднималась багряная завеса. Там было солнце, начало нового дня, продолжение прерванной работы.
Федот нахлобучил на уши картуз и подошел к телеге.
— Ну, друзья, я погоню. Может, отходим нашего малого.
Он поглядел на лиловые, загоревшиеся очертаниями округлости холмов, и все, тесно придвинувшись к телеге, повернулись в ту же сторону. Потом Федот ухмыльнулся и ткнул кнутиком в сторону недалекого солнца:
— Всходит… Ничего ему не повредит. А раз солнце есть, стало быть, и мы будем живы… Всякого добра!
Он огрел лошадь кнутиком, телега громыхнула и плавно покатилась по серому от росы полотну большака.
Стручков оглянулся назад, потом весело взбежал на ребро ската и крикнул:
— Ребятежь! Не отставай!
Он бежал, вертко огибая рытвины. Коротков, схватившись руками с Наташей, ринулся за ним следом. В ушах засвистел сырой ветер, ноги не чувствовали земли. Они догнали Стручкова в самом протоке. И когда тот нагнулся завязать на ботинке шнурок, Наташа вдруг обняла Короткова за шею, притянула к себе и срывающимся шепотом просвистела в ухо: