У Серёжи на душе стало тоскливо и хотелось плакать, но он сдерживал себя, стараясь отвлечься работой. Он взял топор и вбил в землю четыре толстых кола,
Нина Томилова.
заострённых снизу, приколотил к ним две рейки параллельно друг к другу, и стал прибивать к ним штакетник. Тарас Васильевич наблюдал за ним, сидя на скамейке возле соседней могилы. Его дочка Нина принесла очередной кусок дерна и пошутила:
- Опять Серёжа, стукнул молотком по пальцу. У тебя пальцы разве из железа?
Тарас Васильевич не выдержал и отобрал у Серёжи молоток, приговаривая с иронией:
- Ты не ловок, дайка я.
Но он, хоть и ловчее орудовал молотком, но не всегда попадал по гвоздю, сказывалось отсутствие практики. Пришедшие с дерном женщины, тоже шутили:
- Какие же вы мужики, если не можете работать с молотком. Эх, вы!
В ответ на их замечания, Тарас Васильевич проворчал:
- Мы не мужики, а дворяне.
За делами время пролетело быстро и начало темнеть. Когда всё закончили, то с удовлетворением отметили, что крест хоть и деревянный, но сделан добротно. «Молодец столяр, сделавший его бесплатно».
Тарас Васильевич, обращаясь к Серёже посоветовал:
- Теперь тебе осталось всё это покрасить и на крест повесить табличку с надписью, сообщающей, кто здесь похоронен.
Глава 8. Поход в деревню Гарь.
В конце июня 1935 года Томиловы уехали в Одессу. Так же, как и на проводах семьи Воденковых, были слёзы при расставании. Обратно с вокзала Евпраксия и Соня шли с заплаканными глазами. Соня тоже привыкла к семье Томиловых, и думала, что их теперь будет очень не хватать. Таких надёжных людей, которые могут прийти на помощь в любую минуту уже не будет. Конечно, в Данилове оставалось ещё много дальних родственников, но с ними тесной дружбы не получалось.
В сторону дома от вокзала Сержпинские шли через рынок. Погода стояла жаркая, и хотелось пить. В павильоне, где раньше Воденковы торговали пивом, продавали теперь квас. Пиво в Данилов привозили редко. Сержпинские зашли туда всей семьёй. С ними были также и дети: Коля, Саша и Вова. Квас стоил дорого, как хлеб, пятьдесят копеек за кружку, но пришлось покупать на всех шесть кружек. Евпраксия с большой неохотой достала из кошелька три рубля и отдала продавцу. Она рассчитывала уложиться на неделю в двадцать пять рублей, но теперь не получится.
- Квас очень кислый и тёплый, - сморщился Коля и поставил на столик кружку с не допитым квасом. Сергей тоже сделал только два глотка, так как побоялся, что от кислого заболит желудок. Соне и свекрови пришлось допивать за Серёжей и за детьми дорогой квас - не оставлять же его.
Выйдя из павильона, они решили поскорей идти домой, чтобы не жариться на солнце и дома утолить жажду чаем, но их окликнул Альберт Покровский. Он был в военной форме и выглядел очень представительно: Его новая форменная одежда, брюки с галифе и фуражка с синим околышем, подчёркивали его принадлежность к органам НКВД. Сержпинские с ним поздоровались, и он радостно сообщил:
- Я принёс Серёже путёвку в санаторий, в Крым. Только что заходил к вам домой, но соседка сказала, что вы ушли, и я подумал, что ушли на рынок. Вот я вас и нашёл.
Евпраксия сообщила ему, что они ходили провожать на вокзал Томиловых и на рынке оказались случайно. Она пригласила двоюродного племянника к себе домой, и он предложил отметить Серёжин отъезд в санаторий хорошим обедом. Для такого случая Алик купил на рынке живого петуха, пообещав, что сам его зарубит, купил муки пять килограммов и ещё разных продуктов. Сумки и сетки Сержпинские тащили всей семьёй. Дома Евпраксия спросила Альберта:
- Как нам теперь тебя благодарить?
- Не надо ни каких благодарностей, у меня денег достаточно, и я рад вам помочь.
Ещё при первой встрече, он говорил, что в Ленинграде его зарплата составляла семьсот рублей, а в Данилове около 400 рублей в месяц.
- Жаль, что Томиловы так быстро уехали, - сказал Альберт, - я только недавно ходил к ним и познакомился. Очень доброжелательные люди. У меня осталось о них хорошее впечатление. Затем он спросил:
- Тётя Планя, у вас тётя Люда единственная сестра?