- Я нашёл одного, из тех людей, по фотографии.
Андрей быстро прогнал сон, разбудил других сотрудников, и они пошли следом за Сергеем. Поезд приближался к Данилову, многие пассажиры стали продвигаться к выходу. Группа захвата не могла быстро подойти к тому купе, где сидел предполагаемый диверсант. Увидев его вновь, Сержпинский засомневался: «А вдруг это не тот человек, может, я ошибся?» На фотографии этот человек был моложе, но в его лице чувствовалось большое сходство. «Ладно, в НКВД разберутся», - решил он и показал на него Андрею.
Этот пассажир не стал выходить в Данилове, а поехал дальше. Сергею пришлось тоже ехать мимо своего города. Он уже устал и хотел есть. Но еды у коллег не осталось. «Когда же я теперь домой вернусь? - думал он. - Лучше бы я работал в колхозе».
Парни решили в вагоне этого мужчину не арестовывать, а дождаться, когда он будет выходить из вагона. Он, видимо, почувствовал на себе пристальные взгляды и стал нервничать. На конечной остановке, в городе Любиме, он встал с места и пошёл к выходу вслед за толпой. Андрей шёл впереди него, а двое других сотрудников, пробирались в толпе за подозреваемым. Уже на перроне вокзала они остановили его, и Андрей предъявил удостоверение сотрудника НКВД. Мужчина бросился бежать, но его тут же скрутили, а при обыске, в рюкзаке, нашли пистолет и два паспорта с его фотографией. Это стало доказательством, что он немецкий диверсант. Не далеко от вокзала, в кирпичном здании, находился Любимский отдел НКВД. Диверсант уговаривал парней отпустить его и обещал дать им много денег, но они были непреклонны.
Внутри мрачного с наружи здания, с улицы в маленькие окна проникал слабый свет, так как вечерело, а электричество ещё не включали. Где-то на втором этаже слышались страшные вопли, будто человека избивали. Другой голос кричал: «Ты будешь говорить?!»
Такая жуткая атмосфера повлияла на диверсанта, и его втолкнули в кабинет к следователю совсем перепуганного, готового сознаться в своих преступлениях. На Сержпинского это всё тоже произвело впечатление, он даже забыл, что очень проголодался. В кабинет к следователю зашли с диверсантом только двое из группы захвата, а Сергей и Андрей пошли в кабинет к начальнику, у которого проходила планёрка. Начальник выслушал краткое сообщение Андрея и просил присесть на стулья, подождать, когда он закончит планёрку с пятью сотрудниками. После планёрки он спросил Сергея как его настоящая фамилия. Услышав, что он Сержпинский, начальник Любимского НКВД радостно воскликнул:
- Сергей Николаевич, я рад с вами лично познакомиться! Моя жена родом из Данилова. Она училась там, в школе, и очень хорошо отзывалась о вас. Говорила, что вы замечательный художник и настоящий интеллигент.
Сергею было приятно выслушивать лестные отзывы о себе, но голод опять отвлёк его от радостных мыслей.
- Мне бы надо сегодня вернуться домой, - сказал он. - Жена не знает, где я нахожусь, и будет волноваться.
Начальник велел Андрею проводить Сержпинского на вокзал и посадить на любой попутный транспорт. Домой Сергей вернулся поздно вечером, когда совсем стемнело. Соня не волновалась, в связи с поздним его приездом, но спросила:
- Ты почему так задержался? Вас разве не привезли из колхоза на машине?
На вопрос Сони он уклонился от ответа, а попросил что-нибудь поесть, а потом будет готов разговаривать. Через несколько дней Ермолаев вручил Сергею премию - пятьдесят рублей, за поимку диверсантов. Жене он деньги отдал и сказал, что их ему выдали за работу экспертом.
Глава 17. На окопах за Рыбинском.
В октябре немцы взяли в кольцо Ленинград, захватили западную часть Советского Союза: Белоруссию, Украину и уже находились в ста двадцати километрах от Москвы. Поэтому с продовольствием начались большие трудности. Пайки по карточкам резко уменьшились: из 400 граммов хлеба на человека в день, урезали до 300 граммов, плюс два раза в неделю выдавали немного крупы, и льняного масла. Начался настоящий голод. Пришлось уповать только на свои возможности. Было понятно, что государство все силы отдавало фронту, и продукты направлялись, в основном, в армию. От Ленинградцев писем не было, об их судьбе сообщила в письме Лариса, успевшая вместе с семьями братьев уехать из Ленинграда. Александр и Николай эвакуировались, вместе с предприятиями, на Урал, а Лариса в Мурманск, к Кате. Она написала, что Павля и Мария остались в Ленинграде и не успели эвакуироваться.