- Как это случилось?
- У вас можно закурить? – не поднимая глаз, в свою очередь спросил он. Соня махнула рукой, вытирая слезу:
- Курите, курите…
- Паша дал мне этот адрес, чтобы рассказать родственникам, если с ним что-нибудь случится.
Комната наполнилась дымом, и запахом винного перегара, исходящего от солдата. Закуривая, он продолжал говорить:
- Меня зовут Николай. Я родом из Ярославля и работал тоже на резиновом комбинате. Я Павла знал до войны, ведь он был начальником, а он меня не знал. Всех рабочих он не мог запомнить. Но потом, на фронте, мы стали друзьями. Он был пулемётчиком, а я вторым номером. Он был для меня и отец, и старший брат. Воевали мы вместе всего четыре месяца, но мне кажется, я знал его всю жизнь.
Солдат стряхнул пепел, в стоявшую на столе пепельницу и, затянувшись, выпустил под потолок клубы дыма.
- Погиб Паша первого апреля, в деревне Верзино, Смоленской области. Дело было так. Эту деревню брали то мы, то немцы. Она несколько раз переходила из рук в руки. В очередной раз мы выбили оттуда немцев и заняли старые окопы на берегу ручья. Ещё всюду лежал снег, мы замёрзли и выпили водки для согрева. Нас разморило и мы уснули. Проснулись от взрывов, начался миномётный обстрел. Потом немцы пошли в атаку, а мы открыли по ним огонь из «Максима». Патроны в пулемётных лентах стали заканчиваться, и я отполз в соседний окоп, где лежал запасной ящик с патронами.
В это время, рядом с Пашей, разорвалась немецкая мина, и пулемёт замолк. Я бросил ящик, побежал к нему, чтоб помочь. Паша лежал на краю воронки, а вокруг весь снег забрызган кровью. Его ноги вместе с сапогами, по колено, были оторваны. Он ещё находился в сознании и велел мне стрелять. Но как стрелять, если пулемёт повреждён, патроны в ленту не заряжены и друг может умереть от потери крови. В нашем взводе ещё имелся ручной пулемёт, который сдерживал натиск противника. Я перетянул остатки ног раненому жгутом, чтобы остановить кровь, взвалил на спину и потащил в тыл, в деревню. Тащить приходилось, в основном, ползком, так как свистели пули и рвались мины. Паша то терял сознание, то приходил в себя и просил пристрелить. Он кричал от боли и, скрипя зубами, говорил: «Не дай мучиться, пристрели… Всё равно я не жилец…»
Николай всхлипнул, когда говорил последнюю фразу. Он опустил голову, закрывая лицо пилоткой, его плечи вздрагивали. Сержпинские тоже всей семьёй рыдали. Наплакавшись досыта, Сергей спросил:
- Что было дальше?
Солдат вытер лицо пилоткой и сказал устало:
- Дальше я увидел возле деревни санитарную повозку.
Санитары собирали на поле раненых. А я кричал им. Но они уехали, не подождали. Пока я тащил Пашу, меня тоже ранило в руку, сразу я не почувствовал, только в рукаве появилась липкая кровь. В деревне мне удалось найти другого санитара, который перевязывал раненых в полуразрушенном, кирпичном доме. Он оказал нам с Пашей необходимую помощь, перевязал и послал меня за повозкой, так как моя рана была не значительна. Я вышел за околицу, догонять санитаров, а в это время немцы, с фланга, вошли в деревню. Через сутки наши батальоны вернули свои позиции, и я сразу пошёл в тот дом, где оставались раненые, там увидел их всех мёртвыми. Среди убитых был Паша и санитар. У всех краснели в головах пулевые отверстия. Стало ясно – это немцы их застрелили.
Выслушав до конца историю гибели Павлика, Соня и Сергей уговорили гостя с ними пообедать, накормили его отварной картошкой в «мундире». Раннюю картошку уже в тот момент копали. Она подросла, но была ещё мелковата.
Потом Сержпинские проводили Николая на вокзал, Сергей попросил его сообщить в Ярославский военкомат, что Павел погиб, а не пропал без вести. Тот обещал всё сделать, приглашал в гости.