- Дуэль? Что, серьёзно? - Ошарашенно спросил он. Обернулся к брату. - Слышал, Третьяк? Первака-то замочили.
Жрец почему-то засмеялся.
- Его похоронили? Кто убийца?
Тоналнан сказала, что не имеет и малейшего понятия о произошедшем. И опять же направила в трактир - трактирщик уж должен знать, всё же Холстейн именно у него и нашёл свою будущую жертву. И чайник - о боги, чайник! Всё Золотое трещало о нём, придумав, что внутри лежали огромные алмазы, рубины и сапфиры. Но Тоналнан знала, что всё это враньё - Тоноак ещё той ночью видел лампу и заявил, что она была пустая.
- Вам не приглянулись эти бусы? - Спросила без искорки рабыня, когда посетители решили уйти. - Не стоит делать и без того долгое путешествие в Золотое грустным - купите сувенир!
Братья застыли в дверях.
- Где мы? - Не понял младший. - Это должно быть рядом с Белопадью...
И тут рабыня поняла, что путешественники спустились с гор. Всё ей вдруг стало ясно, и чайник в её представлении стал обителью зла. Рука сама собой потянулась к монетке в кармане. Она была там, как ей и положено. План высших сил стал понятен, как никогда прежде.
Жрец вышел из лавки последним. Глядя ему вслед Тоналнан пыталась понять, что можно сделать ради спасения Золотого, и не находила ответа. Голос разума твердил сбежать - зачем же ей умирать вместе с теми людьми, которые её поработили? Никто из них не послушает - никто никогда не слушает подобных предупреждений. Более того, её же и сожгут как ведьму за попытку помочь.
Но это было предательством. Гнусной и некрасивой попыткой спасти свою шкуру, когда кому-то нужна помощь. Голос разума отвергает веру не только во всё хорошее, но и веру как таковую.
Сначала нужно было объяснить всё Ждану. Как бы она его не ненавидела, а его она должна была предупредить первой. Вернее, именно из-за того, что рабыня желала хозяину смерти ей и необходимо сломить себя, вернуть веру. Так призывали делать в далёком-далёком доме.
Злорадство само собой произрастало в ней. Ей хотелось улыбаться и кричать от радости, что всё то, что сделали с её домом, произойдёт и здесь. Тоналнан помнила, как охотники за рабами пришли в укрытую зеленью долину и принесли в каменные дома вкус крови и пепла. На глазах Тоноака и её завоеватели вырезали почти всех - потому что рабов они уже успели собрать столько, что в них не было больше нужды. Уцелела лишь жалкая горстка укрывшихся в храме людей.
Тоноаку тогда повезло - он бросился с оружием на захватчиков, но получил по голове и вырубился. А вот Тоналнан сполна насладилась зрелищем уничтоженного дома. Кровью было залито всё. Речка стала красной, и, говорят, дожди в том месте шли ржавые. Трупы валялись всюду, и никто ничего не собирался с этим делать.
"Проявлять доброту к таким людям?", - часто спрашивала себя Тоналнан. Но всегда одумывалась - это неправильно, это заблуждение. Нужно всегда поступать наилучшим образом. Нельзя давать себе поблажек, даже если очень хочется.
Блаженные от чувства безнаказанности лица тех налётчиков чудились Тоналнан повсюду. Люди здесь были для неё похожи как две капли воды. Лица местных она различала с трудом. Борода, усы, волосы, цвет глаз - вот и всё, по чему рабыня могла отличить одного селянина от другого.
Она не хотела, она жаждала, чтобы эти люди сполна ощутили на себе каково это потерять дом и стать рабом. Конные лорды, жители самых высоких гор и почти что черти, об этом позаботятся.
Тоналнан тяжело дышала от предвкушения. Её мало заботило, что она увидит свой кошмар наяву вновь. Лишь бы кто-то отомстил, да пожёстче - вот и всё, чего ей хотелось.
Вновь она утихомирила себя воспоминаниями о доме. То, что приносило ярость, приносило и успокоение. То, что потеряно, можно было вернуть лишь одним образом - восстановив его. А что толку от мести? Рабыне будет радостно от страданий мучителей, ей станет легко на очень короткий миг - а потом придёт понимание, каким же чудовищем она хочет быть.
И потому эти мысли должны быть отринуты прочь. И ещё из-за того, что так велит её вера, таким Тоналнан запомнила свой дом. Таким его у неё отняли. Таким она хотела его вернуть.
Со звоном колокольчиков вошёл Ждан и, как он всегда и поступал, молча прошёл в комнаты. Тоналнан не знала, что произошло, да и не хотела знать. Старик всегда был немногословен, а когда думы одолевали его и вовсе казался немым. Но стоило растормошить - и тут же на рабыню выливался шквал негодования, даже если это не она пыталась вытащить из него слова.
В этот раз, правда, всё было слегка иначе. Выглядел он точно так же, как когда он не хотел говорить. Но разговора он жаждал.