От Икики до Калифорнии тоже было немалое расстояние – судя по карте, около пяти тысяч миль, но таскать селитру оттуда всё равно было куда дешевле, нежели из России. К тому же на тихоокеанском побережье Латинской Америки расплачиваться «фальшивыми» золотыми соверенами или наполеондорами было заметно безопасней, нежели в Америке Северной, имеющей с Европой, и в частности с Англией и Францией, куда более плотные связи…
А вот на север отправлялась всего пара шлюпов. Ну да число тех, кому выпала ссылка в Архангельск, не превышало сотни человек. И большинство из них сейчас входило в состав экипажей двух этих шлюпов. Бенкендорф был против подобного подхода, опасаясь, что «бунтовщики» по пути очередной раз взбунтуются и угонят шлюпы в Англию или Францию, но Данька, успевший пообщаться с офицерами новоиспечённых команд, отметил их горящие глаза, когда они обсуждали новые корабли, и взял ответственность на себя. Ну да – северную часть возглавлял именно он. В общем и целом. Потому как морская часть была поручена «приговорённому» Николаю Бестужеву. Всех офицеров из числа бунтовщиков именовали именно так, потому как они были лишены не только дворянского достоинства, но и прав российского подданного. Лишенцы, так сказать…
– Ну что, господа, будем прощаться, – негромко произнёс Трубецкой. Несмотря на то что князь так и не вышел на Сенатскую площадь и не участвовал в бунте – в число «приговорённых» он попал. Потому как изначально числился главным руководителем, то есть «диктатором» восстания… «Приговорённые» начали обниматься друг с другом. Данька смотрел на это со стороны, он-то «приговорённым» не был. Просто в опале.
– Даниил Николаевич, – обратился к нему Александр Бестужев, – не волнуйтесь, мы помним, что вы за нас поручились – мы вас не подведём.
Данька тут же повернулся и посмотрел на Рылеева. Тот отвёл взгляд. Н-да, похоже, далеко не все так думают, и опасения Бенкендорфа имеют под собой почву. Чёрт, чтобы сделать, дабы они не оправдались? Он несколько мгновений размышлял, а затем внезапно попросил:
– А подайте-ка мне господа, гитару…
Стоявшие на причале бывшие офицеры, одетые в арестантские шинели, замерли, потом начали разворачиваться к нему и подтягиваться поближе. Правда, не все. Тот же Рылеев и стоящий рядом с ним Пестель, наоборот, демонстративно оттянулись подальше. Но большинство их не поддержали. Вокруг послышались возбуждённые голоса:
– Ваша светлость, давайте «Кавалергадов»… нет, лучше «Артиллеристов»… – на заднем плане по-прежнему раздавался громкий топот загружавшихся в транспорты солдат, поэтому «приговорённым» приходилось слегка напрягать голос.
– Прошу прощения, господа, но нет, – усмехнулся Даниил принимая гитару, принесённую Сашкой Пушкиным. Вот ещё один печальный результат его вмешательства – гениальный русский поэт навсегда покидает Россию. И, совершенно не факт, что он сумеет добраться до Русской Америки. Шестнадцать тысяч миль сквозь бури и шторма – та ещё лотерея… – Сегодня я хочу спеть о другом… Знаю – вы хотели лучшего для страны и народа и думали, что предательство будет искуплено пользой… но так не бывает. Высокая цель не может оправдать негодные средства! Однако Господь и император дали вам шанс исправиться. Если вы сможете закрепить за Россией земли, в которые отправляетесь, – ваша жизнь не будет прожита зря. И потомки вас не забудут! Но на этом пути вас точно будет ждать множество препятствий и даже падений… однако падение – это не крах. Помните об этом! – И он ударил по струнам и запел:
– Встал и пошёл! – Народ вокруг начал пришёптывать последние слова. Да и грохот каблуков по трапу так же стал слегка приглушённым и-и-и… более дружным, что ли, ритмичным. Как будто нижние чины прислушивались к чему-то. И старались попасть в ритм.