Шотану приписывали множество грехов, большинство слухов были, так или иначе, правдивы. Одно лишь обвинение - в любви к убийствам - оставалось целиком и полностью ложным. На самом деле у «солдатского графа» процесс отнятия жизни каких-то особенных чувств не вызывал. Шотан воспринимал это как обыденное действие, которое имеет причину и последствия, а также не слишком угодно Пантократору, поэтому должно происходить ради достижения некоего профита. Вот и сейчас капитан конной роты предусматривал возможность того, что заезжий щеголь решит испытать судьбу, вследствие чего умрет. И… все, собственно. Всего лишь одна вероятность из многих.
Как обычно, площадка, засыпанная лучшим речным песком, была оцеплена охраной. Князь Гайот дело знал хорошо и озаботился тем, чтобы Оттовио находился под присмотром все время, за исключением особенных случаев. Граф небрежным жестом приказал своему сопровождению остановиться поодаль, чтобы не вызывать нервозность гвардии. Достаточно и одного вооруженного человека в непосредственной близости к сиятельному телу.
Не нужно иметь сверхъестественную проницательность, чтобы еще издалека понять - урок не задался, как, впрочем, и все предыдущие. Это было предсказуемо и логично - на Сальтолучарде лошади, да и разные кареты не в ходу. Бономы передвигались на носилках, и это была одна из немногих возможностей публично явить граду и миру свое богатство, поскольку труд носильщиков дорог, кроме того по традиции их следовало красиво и опять же дорого одеть за счет хозяина. Рыцарей в их обычном виде на Острове тоже почти не водилось - мужу следует демонстрировать доблесть на палубе галеры, с мечом или весами для монет, по обстоятельствам. А скакать на лошадке с копьем наперевес это глупость и баловство, причем несоразмерно дорогостоящие. Поэтому островные дворяне всадниками оказывались никудышными.
Сам Шотан полагал, что все просто: поначалу заводить лошадей для островитян было слишком дорого, на каменистой земле и людям прокорма хронически не хватало, а уж тем более прожорливым тварям. Затем, с течением веков, сугубо вынужденная экономия стала добродетелью и тщательно хранимой традицией. Но сие мнение граф держал при себе, полагая, что не всякой мысли, которая может быть высказана, следует быть произнесенной.
В общем, юный император, приехав в столицу, не умел не то, что ездить верхом, но даже как следует держаться в седле. Это не осталось тайной для подданных и, разумеется, не прибавило симпатий у столпов общества, а также дворянской молодежи. Проблема была осознана и даже подвергнута исправлению, но, судя по тому, что Шотан видел собственными глазами, лекарство здесь послужило скорее ядом.
Граф кивком приветствовал командира пехотной баталии, очень похожего на князя, наверное какой-нибудь родственник… Хотя все горцы так или иначе сходны обликом, с их дурацкими косичками и не менее дурацкими узлами на животах. Командира можно было и проигнорировать, тем более, что ни малейшего уважения к пешцам рыцарь не испытывал. Но граф считал, что не стоит умножать недоброжелателей без необходимости, поэтому был вежлив ровно в той степени, чтобы пехота не подвергалась откровенному унижению.
Граф сделал вид, что не замечает косых взглядов охраны, скользящих по клинку в руках дворянина и шагнул на песок арены. Впрочем, далеко заходить не стал. Шотан был в числе тех, кому разрешалось приближаться к телу Императора не просто с оружием, но и с обнаженным клинком, но и охрану можно было понять, учитывая, как, по слухам, покинул этот мир предшественник Оттовио. Пряча в уголках губ ироническую улыбку, Шотан смотрел на, прости Господь, «урок».
Что тут сказать… дестрие императора оказался великолепен. Восхитительный зверь чистейшей крови, плод столетий кропотливого скрещивания. Пожалуй, коневодство было единственным промыслом, который почти без потерь выжил, пройдя через Катаклизм. Мудрецы и маги божились, что нынешние рыцари садятся на точно таких же коней, как и великие герои древности, овеянные памятью веков. Глядя на рыжего красавца Шотан почувствовал укол черной зависти, граф отнюдь не бедствовал, но позволить себе такого зверя, увы, не мог. Вряд ли по всей Ойкумене удалось бы собрать полный десяток равных этому дестрие. Что ж, в этом случае Сальтолучард расщедрился. И тем печальнее была картина, разворачивающаяся вокруг чудесного коня.